Археолог: солнечный камень (СИ)

Я отставил доску к стене и запустил руку в пустое пространство под подоконником. Там, в пыли и паутине я нащупал небольшую деревянную шкатулку.

— Глядите, что здесь! — сказал я, доставая шкатулку.

— Ого! — воскликнул Севка, и первым оказался возле меня. — Ничего себе! Дай посмотреть!

— Сейчас, — ответил я и осторожно открыл шкатулку.

Внутри, как я и ожидал, лежало письмо. Я знал его наизусть — в прошлой жизни несколько дней провёл за его прочтением и переводом.

* * *

Апрель 997-го года. Деревня пруссов — святилище Ромове

Вилкас спустился с крыльца отцовского дома и прошёл в конюшню. Вождь сейчас всецело занят спорами с ближайшими советниками, и не вспомнит про сына до вечера. Да и тогда не удивится его отсутствию.

Давно прошли те времена, когда Вилкас нуждался в присмотре. Когда ему исполнилось четыре года, его посадили на коня. В пять лет он впервые взял в руки оружие, а в семь — рукоять кормового весла. Несмотря на молодость, Вилкас успел поучаствовать в нескольких стычках с куршами и ятвягами, ходил в поход на ливов и знал, что такое бой, кровь и смерть. Уже два года отец доверял ему управлять деревнями самбов, разбросанными вдоль побережья. Только внимательно выслушивал отчёты и иногда давал совет. Но чаще — одобрительно кивал головой.

Давным-давно Вилкас отвык каждую ночь проводить дома. Вечно в разъездах, он ночевал то в рыбацком сарае на груде старых сетей, пропахших рыбой и солью, то в хижине охотника на высохших шкурах, от которых несло прелой кожей. А то и просто под кустом у небольшого костерка, разведённого в углублении, чтобы посторонний глаз не заметил.

Вилкас потрепал по морде своего гнедого жеребца. Жеребец фыркнул, потянулся мягкими губами за пазуху к хозяину. Улыбнувшись, Вилкас достал половину ячменной лепёшки, отломил кусок и скормил жеребцу с ладони.

— Хороший, хороший, — шептал он, седлая коня. — Сейчас поедем, разомнёмся.

Взяв коня за повод, Вилкас вывел его за ограду и одним лёгким движением взлетел в седло. Затем пустил жеребца лёгкой рысью, как и подобает сыну вождя.

И только когда миновал ворота, и частокол деревенской стены скрылся из вида — только тогда Вилкас пустил коня шагом, а сам сгорбился в седле и задумался.

Небывалое пришло в их деревню. Приплывшие с юга люди в рясах склоняли отца к святотатству. А отец, вместо того, чтобы прогнать их или принести в жертву богам, слушал и хмурился. А выслушав — созвал совет.

И теперь, покачиваясь в седле, Вилкас тщательно вспоминал каждое слово, каждый жест пришельцев.

С раннего детства сын вождя, он и сам мыслил как вождь. Поневоле примерял на себя отцовскую роль. Не всегда это было просто. Порой — тяжело до одури. То пограничные распри с соседями. То неурожай или плохой улов. Или торговый караван пограбят лихие люди. Со всем надо справляться, везде принимать меры.

Вилкас справлялся, превозмогая себя. И знал, что когда отец покинет место вождя — он, Вилкас, будет готов. А там — как решит народ.

Конь тихо ступал по лесной тропинке, которая была усыпана хвоей и мягкими прошлогодними листьями. А всадник покачивался в седле и думал-думал.

Что, если пришельцы не лгут, и народы вокруг пруссов действительно объединяются под властью единого бога? Что если эти народы пойдут войной на их побережье? Хватит ли у пруссов сил противостоять вторжению? Не рассыплется ли союз прусских племён под натиском врага?

Тот раненый монах не просто намекал на такую возможность, а прямо говорил о ней. А что, если и к другим племенам посланы лазутчики, чтобы склонить вождей к переходу в новую веру? Как помешать этому?

Вилкас перебирал в уме имена и лица прусских вождей. Кто из них может дать слабину? Кто может согласиться?

Но дело даже не в том. Неспроста отец так внимательно слушал монаха. Что, если это, и вправду, новый путь для их народа? Если объединиться с сильными соседями — можно будет вместе дать отпор неугомонной жмуди, укротить куршей. И жить счастливо — без войн, грабежей и набегов.

Вилкас привык доверять отцу, его скупым словам, взвешенным и точным решениям. Может быть, и в этот раз поступить, как всегда — просто довериться старшему?

Но как же тогда Агне? Что скажет она — не по годам мудрая девушка с длинными льняными волосами и серыми, как лесное озеро, глазами?

Тропинка стала шире. Лесная чаща расступилась по сторонам. Исчезли сосны. Вокруг высились только дубы и липы, чьи молодые листья ещё не заслоняли солнечный свет. В ветках весело щебетали лесные птицы, перепархивали, совершенно не боясь человека. Ведь это священная роща, и птицы — её часть. Ни у кого не поднимется рука на обитателей священной рощи Ромове.

Привычным взглядом Вилкас увидел издали трёх высоких идолов — трёх богов. Перкуно, Потримпо и Патолло. Три создателя мира, три его владыки. Перкуно — огненноволосый бог, повелевающий молниями. Потримпо — бог молодости и цветения. Патолло — мрачный бог старости и смерти.

Подъехав поближе, Вилкас соскочил с коня и поклонился богам. Затем достал из-за пазухи остаток лепёшки, тщательно разделил на равные части и принёс благодарственную жертву.