Архипелаг ГУЛАГ. Книга 1

Такого знатока вы не обидьте, не скажите ему, что знаете, мол, город без пересыльной тюрьмы. Он вам точно докажет, что городов таких нет, и будет прав. Сальск? Так там в КПЗ пересыльных держат, вместе со следственными. И в каждом райцентре так – чем же не пересылка? В Соль-Илецке? Есть пересылка! В Рыбинске? А тюрьма № 2, бывший монастырь? Ох, покойная, дворы мощёные пустые, старые плиты во мху, в бане бадейки деревянные чистенькие. В Чите? Тюрьма № 1. В Наушках? Там не тюрьма, но лагерь пересыльный, всё равно. В Торжке? А на горе, в монастыре тоже.

Да пойми ты, милый человек, не может быть города без пересылки! Ведь суды же работают везде! А в лагерь как их везти – по воздуху?

Конечно, пересылка пересылке не чета. Но какая лучше, какая хуже – доспориться невозможно. Соберутся три-четыре зэка, и каждый хвалит обязательно «свою».

– Да хоть Ивановская не уж такая знатная пересылка, а расспроси, кто там сидел зимой с 37-го на 38-й. Тюрьму не топили – и не только не мёрзли, но на верхних нарах лежали раздетые. Выдавливали все стёкла в окнах, чтоб не задохнуться. В 21-й камере вместо положенных двадцати человек сидело триста двадцать три! Под нарами стояла вода, и настелены были доски по воде, на этих досках и лежали. А из выбитых окон туда-то как раз морозом и тянуло. Вообще там, под нарами, была полярная ночь: ещё ж света никакого, всякий свет загородили кто на нарах лежал и кто между нар стоял. По проходу к параше пройти было нельзя, лазали по краям нар. Питание не людям давали, а на десятку. Если кто из десятки умрёт – его сунут под нары и держат там, аж пока смердит. И на него получают норму. И это бы всё еще терпеть можно, но вертухов как скипидаром подмазали – и из камеры в камеру так и гоняли, так и гоняли. Только умостишься – «Падъ-ём! Переходи в другую камеру!» И опять место хватай. А почему там вышла такая перегрузка – три месяца в баню не водили, развели вшей, от вшей – язвы на ногах и тиф. А из-за тифа наложили карантин, и этапов четыре месяца не отправляли.

– Так это, ребята, не в Ивановской дело, а дело в году. В 37–38-м, конечно, не то что зэки, но – камни пересыльные стонали. Иркутская тоже – никакая не особенная пересылка, а в 38-м врачи не осмеливались и в камеру заглянуть, только по коридору идут, а вертухай кричит в дверь: «Которы без сознания – выходи

!»

– В 37-м, ребята, всё это тянулось через Сибирь на Колыму и упиралось в Охотское море да во Владивосток. На Колыму пароходы справлялись только тридцать тысяч в месяц отвозить – а из Москвы гнали и гнали, не считаясь. Ну, собралось сто тысяч, понял?

– А кто считал?

– Кому надо, те считали.

– Если владивостокская Транзитка, то в феврале 37-го там было не больше сорока тысяч.

– Да по несколько месяцев там вязли. Клопы по нарам шли – как саранча! Воды – полкружки в день: нету её, возить некому! Целая зона была корейцев – все от дизентерии вымерли, все! Из нашей зоны каждое утро по сто человек выносили. Строили морг – так запрягались зэки в телеги и так камень везли. Сегодня ты везёшь, завтра тебя туда же. А осенью навалился сыпнячок тоже. Это и у нас так: мёртвых не отдаём, пока не завоняет, – пайку на него получаем. Лекарств – никаких. На зону лезем – дай лекарства! – а с вышек пальба. Потом собрали тифозных в отдельный барак. Не всех туда носить успевали, но и оттуда мало кто выходил. Нары там – двухэтажные, так со вторых нар он же в температуре не может на оправку слезть – на-а нижних льёт! Тысячи полторы там лежало. А санитарами – блатари, у мёртвых зубы золотые рвали. Да они и у живых не стеснялись…

– Да что всё ваш Тридцать Седьмой да тридцать седьмой? А Сорок Девятого в бухте Ванино, в 5-й зоне, – не хотели? Тридцать пять тысяч! И – несколько месяцев! – опять же на Колыму не справлялись. Да каждой ночью из барака в барак, из зоны в зону зачем-то перегоняли. Как у фашистов: свистки! крики! – «выходи без последнего

!» И всё бегом! Только бегом! За хлебом сотню гонят – бегом! за баландой – бегом! Посуды не было никакой! Баланду во что хочешь бери – в полу, в ладони! Воду цистернами привозили, а разливать не во что, так струёй поливают, кто рот подставит – твоя. Стали драться у цистерны – с вышки огонь! Ну точно как у фашистов. Приехал генерал-майор Деревянко, начальник УСВИТЛа[155], вышел к нему перед толпой военный лётчик, разорвал на себе гимнастёрку: «У меня семь боевых орденов! Кто дал право стрелять по зоне?» Деревянко говорит: «Стреляли и будем стрелять, пока вы себя вести не научитесь»[156].