Архипелаг ГУЛАГ. Книга 2

А затейники КВЧ! Потом ещё – атеистическая работа! Хоровые и музыкальные кружки (под сенью музы Эвтерпы). Потом эти – агитбригады:

Торопятся враскачкуУдарники за тачками!

Ведь какая смелая самокритика! – и ударников не побоялись затронуть! Да достаточно такой агитбригаде приехать на штрафной участок и дать там концерт:

Слушай, Волга-река!

Если рядом с зэ-каДнём и ночью на стройке чекисты, —Это значит – рукаУ рабочих крепка,Значит, в ОГПУ – коммунисты! —

и сразу же все штрафники, и особенно рецидивисты, бросают карты и просто рвутся на работу!

Бывало и такое мероприятие: группа лучших ударников посещает РУР или ШИЗО и приводит с собой агитбригаду. Сперва ударники всячески укоряют отказчиков, объясняют им выгоды выполнения норм (питание будет лучше). Потом агитбригада поёт:

Всюду бой запылал,И МосволгоканалПобеждает снега и морозы!

И совсем откровенно:

Чтобы лучше нам жить,Чтобы есть, чтобы пить —Надо лучше нам землю рыть!

И всех желающих приглашают не просто выходить в зону, но – сразу переходить в ударный барак (из штрафного), где их тут же и кормят! Какой успех искусства! (Агитбригады, кроме центральной, сами от работы не освобождаются. Получают лишнюю кашу в день выступления.)

А более тонкие формы работы? Например, «при содействии самих заключённых проводится борьба с уравниловкой в зарплате». Ведь только вдуматься, какой здесь смысл глубокий. Это значит, на бригадном собрании встаёт заключённый и говорит: не давать такому-то полной пайки, он плохо работал, лучше 200 грамм передайте мне!

Или – товарищеские суды? (В первые годы после революции они назывались «морально-товарищескими» и разбирали азартные игры, драки, кражи – но разве это дело для суда? И слово «мораль» шибало в нос буржуазностью, его отменили.) С реконструктивного периода (с 1928 года) суды стали разбирать прогулы, симуляцию, плохое отношение к инвентарю, брак продукции, порчу материала. И если не втирались в состав судов классово-чуждые арестанты (а были только – убийцы, ссученные блатари, растратчики и взяточники), то суды в своих приговорах ходатайствовали перед начальником о лишении свиданий, передач, зачётов, условно-досрочного освобождения, об этапировании неисправимых. Какие это разумные, справедливые меры и как особенно полезно, что инициатива применять их исходит от самих же заключённых! (Конечно, не без трудностей. Начали судить бывшего кулака, а он говорит: «У вас суд – товарищеский, я же для вас – кулак, а не товарищ. Так что не имеете вы права меня судить». Растерялись. Запрашивали политвоспитательный сектор ГУИТЛа, и оттуда ответили: судить! непременно судить, не церемониться!)

Что является основой основ всей культурно-воспитательной работы в лагере? «Не предоставлять лагерника после работы самому себе – чтобы не было рецидивов его прежних преступных наклонностей» (ну, например, чтобы Пятьдесят Восьмая не задумывалась о политике). Важно, «чтобы заключённый никогда не выходил из-под воспитательного воздействия».

Здесь очень помогают передовые современные технические средства, именно: громкоговорители на каждом столбе и в каждом бараке. Они никогда не должны умолкать! Они постоянно и систематически от подъёма и до отбоя должны разъяснять заключённым, как приблизить час свободы; сообщать ежечасно о ходе работ; о передовых и отстающих бригадах; о тех, кто мешает. Можно рекомендовать ещё такую оригинальную форму: беседа по радио с отдельными отказчиками и недобросовестными.

Ну и печать конечно, печать! – самое острое оружие нашей партии. Вот подлинное доказательство того, что в нашей стране – свобода печати: наличие печати в заключении! Да! А в какой стране это ещё возможно?

Газеты, во-первых, стенные, рукописные и, во-вторых, многотиражные. У тех и других – безстрашные лагкоры, бичующие недостатки (заключённых), и эта самокритика поощряется Руководством. Насколько само Руководство придаёт значение вольной лагерной печати, говорит хотя бы приказ № 434 по Дмитлагу: «огромное большинство заметок остаётся без отклика». – Газеты помещают и фото ударников. Газеты указывают. Газеты вскрывают. Газеты освещают и вылазки классового врага – чтобы крепче по ним ударили. (Газета – лучший сотрудник оперчекотдела.) И вообще газеты отражают лагерную жизнь, как она течёт, и являются неоценимым свидетельством для потомков.

Вот, например, газета архангельского домзака в 1931 году рисует нам изобилие и процветание, в каком живут заключённые: «плевательницы, пепельницы, клеёнка на столах, громкоговорящие радиоустановки, портреты вождей и ярко говорящие о генеральной линии партии лозунги на стенах – вот заслуженные плоды, которыми пользуются лишённые свободы!»