Архипелаг ГУЛаг

Говорят, было всё–таки расследование по этому делу и даже будто одного человека расстреляли. Сам я не очень этому верю. Но если итак— приемлемая пропорция! знакомая пропорция Гражданской войны: за одного нашего — тысячу ваших! За 60 тысяч ваших— одного нашего.

А без этого не построишь Нового Общества.

* * *

И всё–таки— сосланные жили! По их условиям поверить в это нельзя, а— жили.

В посёлке Парча день начинали палками десятники, коми–зыряне. Всю жизнь эти мужики начинали день сами, теперь их палками гнали на лесозаготовку и лесосплав. Месяцами не давая обсушиваться, уменьшая мучную норму, с них требовали выработку, а потом, вечерами, можно было и строиться. Вся одежда износилась на них, и мешки надевали как юбки и перешивали на штаны.

Да если б сплошь они помирали, так не было бы многих сегодняшних городов, хоть и той Игарки. Игарку–то с 1929 года строил и построил — кто? Неужто СевПолярЛесТрест?

А не раскулаченные ли мужики? При пятидесяти градусах жили в палатках— но уже в 1930 дали первый лесной экспорт.

В своих спецпосёлках жили раскулаченные, как зэки в режимных лагпунктах. Хоть и не было круговой зоны, но обычно пребывал в посёлке один стрелок, и был он хозяин всех запретов и разрешений и право имел единолично безоговорочно застреливать всякого непокорного.

А порода крепкая была, кому–то удавалось из тех посёлков бежать. Галина Осиповна Рябоконь из–под Купянска— вывела из такого посёлка в Вологодской области кучку мужиков (шла впереди, песни пела, якобы ягоды собирали). Приехала в Харьков к двоюродной сестре, прислуге. Хозяева той посоветовали крупному начальству: хотите хорошую няньку? Те оформили ей документы, взяли, очень были довольны, и она жила припеваючи. Но в 1937 арестовали и ту семью, а Галина не удержалась и в хромовых сапожках и в шерстяном платке поехала в свою деревню пофорсить. Её, конечно, арестовали, сослали во второй раз. Но она сбежала и второй раз!

Гражданский разряд, в который входили спецпосёлки, их кровная близость к Архипелагу легко проясняется законом сообщающихся сосудов: когда на Воркуте ощущался недостаток рабочей силы, то перебрасывали (не пересуживали! не переименовывали!) спецпереселенцев из их посёлков — в лагерные зоны. И преспокойненько жили они в зонах, ходили работать в зоны же, ели лагерную баланду, только платили за неё (и за охрану, и за барак) из своей зарплаты. И никто ничему не удивлялся.

И из посёлка в посёлок, разрываемые с семьёю, пересылались спецмужики, как зэки с лагпункта на лагпункт.

В странных иногда шатаниях нашего законодательства, 3 июля 1931 года ЦИК СССР издал постановление, разрешавшее восстанавливать раскулаченных в правах через 5 лет, «если они занимались (это в режимном посёлке!) общественно–полезным трудом и проявили лояльность по отношению к советской власти» (ну, помогали стрелку, коменданту или оперу). Однако написано это было вздорно, под минутным веянием. Да и кончались те 5 лет как раз в годы, когда стал Архипелаг каменеть.

Шли всё годы такие, что нельзя было ослабить режима: то после убийства Кирова; то 37–й — 38–й; то с 39–го началась война в Европе; то с 41–го у нас. Так надёжней было другое: с 37–го стали многих всё тех же злосчастных «кулаков» и сыновей их дёргать из спецпосёлков, клепать им 58–ю и совать в лагеря.

Правда, вовремя войны, когда уж не хватало на фронте буйной русской силушки, прибегли и к кулакам: должна ж была их русская совесть выше стоять, чем кулацкая! Там и здесь предлагали им из режимных спецпосёлков и из лагерей идти на фронт, защищать святое отечество.

И — шли…

Однако — не всегда. Николаю Хлебунову, сыну «кулацкому», чью биографию в ранней части я использовал для Тюрина в «Иване Денисовиче», а в поздней выложить тогда не решился, — было в лагере предложено то, в чём отказывали троцкистам и коммунистам, как они ни рвались: идти защищать отечество. Хлебунов нисколько не колебался, он сразу вылепил лагерному УРЧу: «Ваше отечество— вы и защищайте, говно–еды! А у пролетариата нет отечества!!

Как будто точно было по Марксу, и действительно всякий лагерник ещё бедней, ниже и бесправней пролетария, — а вот лагколлегия ничего этого не усвоила и приговорила Хлебунова к расстрелу. Недели две посидел он под вышкой и о помиловании не подавал, так был на них зол. Но сами принесли ему замену на вторую десятку.

Иногда случалось, что отвозили раскулаченных в тундру или тайгу, выпускали— и забывали там: ведь отвозили их на смерть, зачем учитывать? Не оставляли им и стрелка— по глухости и дальности. И от мудрого руководства наконец отпущенное— без коня и без плуга, без рыбной снасти, без ружья, это трудолюбивое упорное племя, с немногими, может быть, топорами и лопатами, начинало безнадёжную борьбу за жизнь в условиях чуть полегче, чем в Каменный век. И наперекор экономическим законам социализма посёлки эти вдруг не только выживали, но крепли и богатели!