Архистратиг Михаил

— Да ты просто хвастаешься своим невежеством! — пронзительно закричал профессор. — А неслыханный обман по отношению ко мне тебе, наверное, представляется геройским подвигом?

— Нет, просто — необходимой самозащитой, к которой я обратился, когда иссякли все прочие средства. Как просил и умолял я тебя! Увы, все было напрасно, ты не сдавался! Я должен был пожертвовать всем — своим талантом, своей будущностью ради дела, к которому вовсе не гожусь и в котором никогда не смогу создать ничего путного... Ты отказал мне в средствах для художественного образования и рассчитывал этим путем покорить меня. Когда я говорил тебе: «Я хочу стать художником», — ты отвечал мне непреклонным «Нет!». А теперь я говорю тебе: «Я стал художником», — и тут уж тебе придется сказать «Да»!

— Это мы еще посмотрим! — сызнова вскипел Велау. — Я еще посмотрю! Неужели я не могу смирить своего собственного сына? В своем доме я — полный хозяин, я не терплю никакого бунта, и если кто вздумает пойти наперекор моей воле, тому придется оставить мой дом!

Молодой человек побледнел при этой угрозе; он подошел вплотную к отцу, и полный мольбы голос звучал глубокой серьезностью, когда он сказал:

— Отец, прошу тебя, не будем заходить так далеко. Я просто сделан из другого теста, чем ты; я издавна чувствую лишь страх и ужас перед твоей высокой, холодной наукой, которая делает жизнь такой ясной и... такой пустынной! Ты не постигаешь, что существует иной мир, что есть юность, которой этот мир так же необходим, как воздух для дыхания. Ты непреклонно вырываешь у природы ее тайны, все, что живет и развивается в царстве природы, должно подчиниться твоим законам и системам, о каждом существе ты знаешь, как оно создается и обращается в ничто. Но своего собственного сына ты не знаешь, и его тебе не уложить ни в одну из твоих систем. Ему, по счастью, удалось приберечь себе немножко идеалов и поэзии, и с этим багажом он пойдет своей собственной дорогой, на которой он не посрамит твоего имени!

Сказав это, Ганс повернулся и направился к двери.

Но профессор абсолютно не был расположен покончить на этом разговор.

— Ганс, ты останешься здесь! — крикнул он. — Ты сию же минуту вернешься!

Но Ганс счел за благо не расслышать приказания. Он видел, что его «вспомогательный корпус» двинулся вперед, и предоставил ему прикрыть отступление.

— Пусть идет, дядя! — сказал Михаил, подходя вплотную к рассерженному старику. — Ты слишком взволнован, успокойся сначала!

Уговоры остались бесплодными. Велау вовсе не думал успокаиваться и теперь, когда непокорный сын вышел за «пределы досягаемости», с новой яростью обрушился на его заступника.

— И ты тоже был с ним в заговоре! Ты знал обо всей этой грязной истории, не отпирайся! Ганс ничего не скрывает от тебя. Почему ты молчал?

— Потому что я дал ему слово и не мог нарушить его, хотя и не одобрял этой таинственности.

— Тогда ты должен был по собственному почину взяться за дело и образумить Ганса!

— И этого я тоже не мог: Ганс был в своем праве!

— Что такое? Теперь и ты начинаешь? — закричал профессор.

Но Михаил спокойно ответил:

— Да, дядя, он был в своем праве! Я тоже не позволил бы навязать себе профессию, которой не люблю и к которой не гожусь. Я только действовал бы более открыто и потому выдержал бы более тяжелую борьбу, чем Ганс, который попросту уклонился от всякой борьбы. С того самого дня, когда ты заставил его взяться за науку, он начал заниматься рисованием. Но в заключение он убедился в невозможности закончить художественное образование у тебя на глазах, а потому и отправился в Б. Наверное, он создал что-нибудь выдающееся, потому что если такой человек, как профессор Вальтер, дает свидетельство его художественной зрелости, то...

— Молчи! — загремел профессор. — Я ничего не хочу слышать! Я говорю «нет» и еще раз «нет», и... А ты тоже лезешь ко мне со своим триумфом? Ты тоже, конечно, была в заговоре?

Последние слова относились к свояченице, которая, ничего не подозревая, вернулась в комнату, чтобы взять забытые ключи, и теперь была страшно поражена сердитым приемом.

— Да что с тобой? — спросила она. — Что случились?

— Случилось? Да ничего не случилось! Произошла только «маленькая перемена в занятиях», как благоугодно было выразиться моему сынку. Но горе мальчишке! Он еще узнает меня, пусть только попадется мне на глаза!

Велау, словно ураган, умчался из комнаты, с треском хлопнув за собой дверью, а хозяйка дома с искренним испугом обратилась к Михаилу:

— Да что же здесь случилось? Скажите мне, Бога ради!

— Катастрофа! Ганс сознался отцу в проделке, которую не мог скрывать долее. Он вовсе не занимался науками, а воспользовался университетскими годами, чтобы заняться живописью и закончить свое образование художника. Однако прости, тетя, я должен бежать за ним, потому что будет и в самом деле нехорошо, если он попадется теперь на глаза отцу.

С этими словами Михаил вышел из комнаты, а бургомистерша несколько минут простояла на месте наподобие соляного столба. Мало-помалу ее лицо прояснилось, и наконец она сказала с величайшим удовлетворением: