Телеграмма эта была, по-видимому, в ответ на письмо Ч[ертко]ва по поводу издания трех сказок в пользу еврейского сборника (см. об этом выше). Дело заключалось в том, что Моод, игнорируя распоряжение Т[олсто]го, передавшего все дело заграничного печатания своих произведений в ведение В. Г. Ч[ертко]ва, вошел, помимо самого автора и представителя его, в соглашение с издателем сборника раввином Рабиновичем, обещая ему прибыль со своего издания в пользу пострадавших от погрома еврейских семейств и предлагал ему агентуру в сношении с другими заграничными издателями, в то время как Ч[ертко]в, со своей стороны, не только предпринял свое английское издание, но вошел в соглашение с другими иностранными переводчиками и издателями для доставления возможно большей прибыли от заграничных изданий в пользу пострадавших еврейских семейств. Между тем как вмешательство Моода нарушало эту комбинацию и давало бы повод заграничным издателям порвать контракт с Ч[ертко]вым и притом еще потребовать неустойку за нарушение условия, заключавшегося в том, что их издания появятся первыми за границей! Но вместе с тем Ч[ертко]в вовсе не просил Л. Н[иколаеви]ча останавливать печатание перевода самого Моода, и это распоряжение Т[олсто]го исходило лично от него самого, вероятно, от того соображения, чтобы параллельное издание не повредило авторизованному изданию в смысле уменьшения прибыли[781]
.На самом деле Толстой не имел ничего против того, чтобы доверить Мооду английское издание сказок, и только под давлением Черткова разрешил дело резко и окончательно, в очередной раз уступив желанию друга. Убедительное объяснение этой его «слабости» еще не найдено, и нам не кажется обоснованной версия Моода, который видел в том смешанное чувство вины и благодарности другу[782]
. Возможно, Толстой уступил из-за усталости («Я устал. Он [Чертков] тверд»)[783], или же ему было дорого то, что они с другом полностью разделяют определенные идеи и чувства («Есть целая область мыслей, чувств, к[отор]ыми я ни с кем не могу так естественно [делиться] – зная, что я вполне понят, – как с вами», – писал Толстой за несколько дней до смерти)[784].Получив телеграмму, Моод сразу же написал Толстому, чтобы объяснить свое поведение и спросить, доверят ли ему хотя бы американское издание: