Архив еврейской истории. Том 12

(Очевидно, прежде всего эти причины и передислокация сюда «временно» в том же 1944 году, вследствие разрушения во время войны его здания, киевского ГОСЕТА, которому уже не суждено было вернуться обратно в столицу Украины, обусловили не в последнюю очередь выбор целой группой еврейских литераторов Черновцов как места жительства в послевоенное время. Помимо Блоштейна и Пинчевского, это были Хаим Меламуд, Моисей Альтман, Нафтали-Герц Кон, Иосиф Лернер и Меер Харац. Весной 1946 года в Черновцах даже заговорили о начале здесь «литературного ренессанса»[187], который, правда, длился недолго – к 1949 году большая часть из вышеназванных литераторов была репрессирована.)

В связи с этим также обращают на себя внимание два обстоятельства: 1) Блоштейн имел с собой рекомендательное письмо поэта (и по совместительству зампреда Совнаркома УССР) Миколы Бажана[188], что должно было облегчить его устройство в Черновцах; 2) он и здесь не намеревался прерывать связь со своими тайными «работодателями». По прибытии (в сентябре 1944 года[189]) в Черновцы «Кант» (Блоштейн) «по своей собственной инициативе восстановил связь с НКГБ» и, как сказано в справке о нем, составленной черновицкими чекистами, вновь использовался «в разработке еврейского националистического элемента»[190]

.

Разработку эту «Кант» начал со своего друга Пинчевского, благо тот даже жил с ним какое-то время в одной квартире – у Блоштейнов Пинчевский вместе с семьей поселился после возвращения из эвакуации и до обретения своего жилья. Разговоры с ним дали «Канту» обильный материал для первых «черновицких» донесений и пополнили дело-формуляр Пинчевского[191], ставшее впоследствии источником для его следственного дела.

О роли Блоштейна в нем косвенным образом напоминает содержащийся в так называемом «секретном конверте» лаконичный документ:

Справка:

По сообщению 2 управления МГБ УССР за № 2/5/22423 от 28 ноября 1951 года. Блоштейна Г. Д. по оперативным соображениям допрашивать по делу Пинчевского нецелесообразно.

Ст[арший] следователь следчасти МГБ УССР

Капитан Швыдкий[192]

А далее «Кант», как и в Киеве, стал устраивать у себя встречи с представителями местной еврейской интеллигенции. Об одной такой встрече, поводом для которой послужил приезд в Черновцы киевского еврейского писателя и литературоведа Давида Бендаса (1896–1953), идет речь в его донесении от 6 июня 1948 года: «Такие встречи, – говорится в нем, – будем практиковать и чаще: это расширяет мой круг знакомств»[193]. И поскольку перед собравшимися выступили с чтением своих произведений не только гость и сам хозяин, но также и Пинчевский, у агента появилась возможность рассказать о реакции присутствующих на прочитанное последним стихотворение, посвященное Израилю, которое, как он пишет, «произвело потрясающее впечатление на большинство слушателей»[194]

.

Словом, и на новом месте его деятельность оказалась не менее успешна. В уже упомянутой справке (от 31 мая 1949 года) читаем: «В процессе работы с нами, “Кант” зарекомендовал себя исключительно положительно (курсив мой. – Е. М.), дает ценные, правдивые материалы о сионистском подполье и антисоветской деятельности последнего»[195]. Здесь уместно будет заметить, что в последующей справке (от 10 октября 1950 года), которая в основном дублирует предыдущую, в этом месте появляются и некоторые дополнительные (и упущенные ранее) сведения о «Канте», в частности, что он «неоднократно выезжал в маршрутные командировки в г.г. Москва, Киев»[196]

. Эти сведения перекликаются с планом мероприятий по активизации агентурной разработки агентурного дела «Круг» от 9 сентября 1946 года, где сообщается, что «Кант», ранее «работавший по лицам, являющимся объектами агентурного дела Круг», ныне проживает в Черновцах, и предлагается «практиковать в дальнейшем вызовы в Киев “Канта” для разработки агентурного дела “Круг”»[197].

Практиковали и не только по этому делу… В том же 1946 году «Кант» явился главным действующим лицом намеченного черновицкими чекистами и одобренного в Киеве и Москве «мероприятия» с целью его сближения с разрабатываемым МГБ Нафтоле-Герцем Коном[198], который, помимо прочего, подозревался в намерении нелегально перебраться в Польшу[199]. По плану, скорректированному Лубянкой, «Кант» должен был отказаться от занимаемой им должности корреспондента московской газеты «Эйникайт» (органа ЕАК) в пользу Н.-Г. Кона, рассказав об этом последнему, и «таким путем войти в большое к нему доверие»[200]. Предполагалось также «осуществить <…> агентурную комбинацию с целью фотографирования националистической рукописи Серф-Кона – “Вавилонская башня”»[201].