Архив еврейской истории. Том 12

Потом, подождав ухода унтер-офицера, который «стоил» для контрабандистов слишком дорого – не меньше рубля – и поэтому не получал взяток, Залман и Васильев пересекли границу[396]. Уже на германской территории Васильев, выполняя волю Зунделевича, заплатил Залману 10 рублей и по его просьбе выдал «свидетельство» для Зунделевича о «хорошей работе» Залмана. Тот при этом сказал: «Я это свидетельство должен послать г[осподи] ну Зунделевичу [тут Васильев расходится с Иохельсоном, утверждающим, что Залман знал Зунделевича только под псевдонимом. – Г. К.]. Он очень строг по этой части»

[397].

Приблизительно так же, как Морозов и Васильев, но с некоторыми вариациями, описывает свою, вместе со Стефановичем и И. Я. Павловским, переправку через границу в июле 1878 года и Дейч. Правда, тут поначалу произошла накладка: Зунделевич, который должен был вместе с Залманом лично встретить беглецов на одной из приграничных станций, решил немного поспать на другой, узловой станции, и пропустил нужный поезд. Он нагнал эмигрантов уже в гостинице в одном из германских селений. Но те по заранее указанным Зунделевичем приметам узнали Залмана, и он тоже – по посланным в письме Зунделевича сведениям – опознал беглецов, так что все прошло благополучно[398].

В контрабандно-революционном деле Зунделевичу не было равных. И недаром контрабандисты по обе стороны границы считали его крупнейшим и очень богатым контрабандным предпринимателем[399]

. Согласно рассказу народоволки П. С. Ивановской, спустя более чем 10 лет после ареста Зунделевича контрабандисты близ Вержболово помнили его и восхищались его смелостью, находчивостью и разносторонними способностями – «и швец, и жнец, и на дуде игрец»[400].

Устроитель нелегальных типографий в Петербурге

Первой землевольческой типографией в столице была типография, устроенная А. Н. Аверкиевым и Н. А. Кузнецовым. Она работала с конца февраля по апрель 1877 года, но уже в середине апреля вследствие доноса была раскрыта полицией, а ее создатели арестованы[401]. После этого среди землевольцев господствовало скептическое отношение к возможности прочного устройства и долговременной работы какой-либо типографии в Петербурге. Печатный станок, другие типографские принадлежности, сам характер труда, требующего немалого количества людей, привоз и увоз бумаги (то чистой, то отпечатанной) – все это неизбежно привлекало внимание полиции или любопытных соседей и казалось, по свидетельству Кравчинского, «праздной мечтой, ведущей лишь к бесцельной трате денег и гибели лучших сил».

Однако, добавляет Кравчинский, нашелся «мечтатель, фантазер», который «с жаром доказывал, что даже в самом Петербурге можно устроить типографию и что он ее устроит, если только его снабдят необходимыми средствами». Это был Зунделевич, и первоначально над его планами «посмеивались, как над фантазиями неисправимого оптимиста». Но он был упорен и настойчив и через некоторое время получил на свою затею 4000 рублей[402].

Летом 1877 года Зунделевич отправился за границу и купил там основную часть типографского оборудования. Дальнейшие подробности Зунделевич описал в письме к историку Б. И. Николаевскому от 14 февраля 1923 года:

Когда я ее [типографию. – Г. К.] привез в Петербург, время было глухое, из близких товарищей мало кто был в Петербурге. По неопытности я вместе со шрифтом и станком не купил рамы для набора, и мне пришлось заказать ее в Петербурге. Сделал ее знакомый рабочий-слесарь. Помню также, что затруднительно было достать массу для валика. Пришлось изготовить ее самому. Способ изготовления я нашел в какой-то немецкой технической книге и приготовить ее мне удалось с помощью студента-технолога Дмитрия Дьяконова. На его бедной студенческой квартире, под его руководством, я пару недель делал опыты, пока не удалось получить удовлетворительный продукт.

Зунделевич продолжает: