Архив еврейской истории. Том 13

Я уже спрашивал в письме, как Вадик готовится к канд<идатским> экзаменам. Выбрал ли он тему для диссертации? Как Эдочкины дела?

Вы писали мне, что она показала свои переводы видному писателю. Кому именно?[784] Саррунька, старайся всеми силами поддержать в них хороший рабочий тон. Никаких поблажек себе они не должны давать. Углубленная работа, работа с любовью и со всем пылом душевным — это самое благородное заполнение жизни.

Кончаю. Еще раз напоминаю, чтобы февральскую посылку выслали только по получении [соответствующего] адреса, т. е. когда я приеду на новое место после больницы.

В посылке не посылать: ни молока сгущ<еного>, ни консервов, ни кофе (в больнице не имею возможности использовать присланное кофе, и оно останется. Запасов мне никаких не нужно). Посылайте: клг. масла, сахар, мяса, немного сыру (с ½ клг.), гр<аммов> 300 театр<альных> конф<ет>[785] и немного печенья малосладкого (в последней посылке очень удачное). Сухофруктов с 1½ клг. Если не удастся сварить — я их и сырыми съем.

Крепко целую всех вас, родные мои.

Пишите часто. Ваш Моисей.

26 января 1955 г.

Дорогие мои! Вчера 25-го января постоянная выездная сессия Иркутского областного суда начала у нас работу. Мое дело вчера же было рассмотрено, и постановлением суда я освобожден. Это называется условное досрочное освобождение. Списки освобожденных посылаются в Москву, и там решают, кому можно ехать домой, а кому здесь (т. е. в Иркутской обл<асти>, или Красноярском крае) оставаться. Эта процедура длится месяца два. Хочу надеяться, что мне будет разрешено вернуться домой. Если же — паче чаяния — этого не будет, то я не успокоюсь — как и вы — до тех пор, пока такое разрешение не получу.

Как бы то ни было, мы и впредь должны добиваться полной [моей] реабилитации. Я никакого антисоветского проступка не совершил и без вины пребываю в заключении в течение 4½ лет[786].

Сегодня суд продолжает работу. Кивович пошел с утра.

Позавчера получил, наконец, ваших два письма (№ 6 и 8; 7-го пока нет). Мне жалко, если ты, Сарунька, ездила в Москву в январе. Уж лучше было бы ехать после того, что я судом освобожден. Это все же еще один новый мотив, который ген<еральный> прокурор может принять во внимание.

Мы не знаем, сколько мы здесь пробудем и куда нас повезут в ожидании ответа из Москвы. Помните, что я просил посылок не посылать, пока я не попрошу об этом. Возможно ведь, что посылка больше не понадобится, а лучше будет выслать наличными рубл<ей> 150. Об этом я напишу, как только выяснится наше положение. Без моих указаний ничего не делать. Ни книг, ни бандеролей мне пока не посылать.

В полной мере это относится и к Соне[787]. Кстати, она может иметь представление о том, что Кивович уже умирает — судя по тому списку болезней своих, которые он ей представил. Это не так. Мы старики, болезней у нас достаточно было уже и до лагеря, здесь мы, конечно, стали старше, следов<ательно>, многое усугубилось, но «умирать нам еще рано»[788]. Мы еще «проскрипим», и хочу надеяться, что недалек тот час, когда их квартира вновь огласится былыми «кличами»: «Соня, подай ложку! и пр. пр.».

Когда Кив<ович> вернется в корпус — суд заседает в клубе, — мы сегодня к обеду решили угоститься мясом из стекл<янной> баночки. До сегодн<яшнего> дня мы ее не трогали, она на морозе стоит, а так как мне хотелось отдохнуть от мяса, то и он не брал ее. Сегодня мы отмечаем его освобождение (вчера вечером — мое) и решили приступить к этой баночке. Как видите, мы совсем не так плохо живем. Кроме мяса у нас еще есть печенье и много других вещей. Кстати, скажи Соне, что она слишком много гвоздики кладет в торт. Может быть, ей мало одного привередника, т<а>к нашелся новый. Ладно, критиковать [больше] не буду.

Кончаю. Всего хорошего, родные мои. Крепко, крепко целую вас всех много раз, а вскоре, надеюсь, и не только мысленно всех вас расцелую.

Ваш М. Береговский.

31 января 1955 г.[789]

Дорогие мои! Как видите, я еще в больнице. В ближайшие дни нас отсюда отправят, и, конечно, тотчас же напишу вам свой новый адрес.

Судя по всему, меня домой не пустят, а оставят где-нибудь в этих местах. Дело в том, что кроме категории «стойкий инвалид»

добавляется еще «может или не может себя обеспечить». У меня, как и у моего приятеля Кивовича, написано «может», а таких, вероятно, домой не отпускают. Впрочем — увидим на деле, что с нами будет. Нам, по крайней мере, еще ничего не объявляли…

От вас я, к сожалению, кроме двух писем № 6 и 8 ничего больше не получал. Я не упрекаю вас, ибо уверен, что вы писали, но 033 не торопится переводить, а письма, посланные на 038, еще не получены[790]. Посылку еще не получил. Помните, что я просил в феврале не посылать, а ждать нового адреса и моих указаний на этот счет.