БК:
А, по-моему, никакого принципа не было. Я даже не представляю какой. Ну, вот так. Ну, по какому принципу меня чуть не вывели, я потом расскажу. Но там [когда позже чуть не вывели Б. Каменко] действительно был какой-то принцип, хоть какой-то. И их, значит, выводили. И вот несколько раз я так попадал, когда не чистили сапоги. Обычно мы в это время убирали, чистили. Вот, кормили нас таким образом: утром давали пайку хлеба, грамм 200, наверное, горелого. Когда наши отступали, но я не знаю, то ли немцы разбомбили, при бомбежке это получилось, или наши подожгли, но сгорел элеватор, поэтому, значит, зерно брали нам, это самое, хлеб давали утром, давали эту пайку на целый день.ЕЛ:
А сколько это было? Сколько было в пайке?БК:
Грамм 200. Вот, и утром давали кружку, как они называли, «чая». Но это был кипяток без ничего. Кипяток. Днем давали такую мисочку, ну, как говорили эти полицаи, «борщ». Это было мерзлая, видно, та, что осталась, свекла и капуста. Больше ничего: ни мяса, ни картошки, конечно, ничего там не было. Хлеба уже больше не давали. И вечером здесь давали тоже кружку «чая». Вот так кормили. Ну, раза два-три в этих вот двориках, которые, я говорил, для прогулки, там были немецкие кухни, которые для них готовили. Раза два-три мы там, значит, дрова готовили. Они нам давали гуляш. Это вот я до сих пор помню, что это такое было по сравнению с той пищей. Мы там грузили бумагу, потому что там много шло бумаги, в этой команде. Была еще пропагандистская команда СС, которая все эти плакаты делала, развешивала все там. Там довольно много бумаги было. Грузили бумагу. Первое время мы по квартирам еврейским ездили и вывозили все до конца. Слава богу, в свою [квартиру] я не попал, вот. Причем вывозили все: и шифоньеры даже вывозили, все вывозили.ЕЛ:
А куда это девали?БК:
Недалеко от этого штаба был бывший дом Красной армии. Они там сделали свою такую базу. И все это вывозилось туда. Потом там работали наши портные. Они рассказывали, что все это барахло немцы посылками отправляли домой. Получше выбирали, значит, и отправляли посылками домой. Ну вот, [отправляли нас] на другие тяжелые работы, когда начались холода. Я часто работал на кочегарке. Там между тюрьмой и этим зданием гестапо, этого СД, была кочегарка такая полуподвальная. Ну, здание такое сверху, а снизу — полуподвал. Мы работали на этой кочегарке, топили углем и архивом НКВД. Много там было, я даже читал некоторые дела, интересные там дела были.ЕЛ:
А что вы помните?БК:
Ну, я помню, там был один, одно [дело] я хорошо помню: бывший комиссар чапаевской дивизии, который после Фурманова[859] был комиссаром. Вот его, оказывается, ухватили у нас там [в Ставрополе] к расстрелу. Вы знаете, я по ночам там читал.ЕЛ:
Что?БК:
Читал. А они выкинули библиотеку, там была очень хорошая библиотека. Я нашел там, как сейчас помню, Дельбрюк «История военного искусства»[860]. Вот эту книгу я читал по ночам. Там свет не тушили. Спать — не спалось. А думы такие, что с ума сойдешь. Так вот я читал эту «Историю военного искусства» Дельбрюка.ЕЛ:
А как вы ее проносили в тюрьму?БК:
А там пожалуйста, носи что хочешь. Мы же внутри этого самого двора. Ведь охранялся весь периметр [здания], все охранялось, это же гестапо. Только выходить мы не могли. Вот такие там были дела. Помню, одно время туда привезли знакомых, несколько профессоров: Шварцман[861], Бриккер[862], я помню, такой. Ну, это эвакуированные были, медицинские профессора — медики, их казнили. И они несколько дней жили там в одной камере. Мы с ними разговаривали. А мы довольно легко там разговаривали. У нас слесаря, которые все замки испортили. У нас двери на нашем третьем этаже открывались просто. А на остальных этажах, где этих слесарей не было, где были подозреваемые, что они агенты НКВД, да много прочего, один на другого говорил что-нибудь, там были окошечки для приема пищи. Они все открыты были, их никто не закрывал.ЕЛ:
А на этажах не было охраны?