Архив еврейской истории. Том 14

Затем, по наводке Лютц-Блонделя, полиция отправилась на рю Галеви в Banque Centrale de Commerce для выемки у его администратора, Робера Монье[153], остальных шести векселей Литвинова на сумму еще около 190 тысяч фунтов. Представляя собой узкие длинные листки бумаги без каких бы то ни было печатей или штемпелей, они были выписаны от руки, на немецком языке, со сроками платежа, варьировавшими от 25 октября 1928 года до 30 января 1929 года, но дорогостоящая марка гербового сбора была наклеена только на одном из них. Допрошенный Монье показал, что на предложение учесть вексель ответил категорическим отказом, но дал согласие взять его на инкассо

[154]. В свою очередь Лютц-Блондель заявил, что ввиду неплатежа опротестовал вексель, полученный от Монье, и предъявил судебный иск к Савелию Литвинову, Марку Иоффе и берлинскому торгпредству. По закону исковое заявление следовало подать не позднее 15 дней с даты опротестования векселя, и хотя полиция уже изъяла его, Лютц-Блонделю пришлось спешно обратиться в коммерческий суд департамента Сена, назначивший слушание дела на 14 декабря, однако адвокат Грубер возбудил ходатайство об отсрочке разбирательства в связи с уголовным преследованием Савелия, ударившегося в бега[155]

.

Но гораздо больше заинтересовало полицию заявление Лютц-Блонделя о подосланном к нему служащем парижского торгпредства, который просил не опротестовывать «подложный» вексель, обещая за это вознаграждение. «Я выпроводил его, – заявит Лютц-Блондель на суде, – но ко мне затем стали являться всевозможные советские агенты. Все они предлагали покончить дело миром. Предлагали даже 30 % стоимости векселей. При этом разговоре с большевистскими агентами присутствовали два сотрудника Сюртэ[156], которых я спрятал в комнате. Они запротоколировали это предложение, и протокол приобщен к делу»

[157]. Впрочем, один из упомянутых «агентов», старший бухгалтер парижского торгпредства С. Б. Файнберг[158]

, утверждал прямо противоположное: Лютц-Блондель якобы показал ему один из векселей и заявил, что если им удастся договориться о продажной цене, то он готов предъявить и все остальные, а также оригинал доверенности от торгпредства и надлежащим образом удостоверенное письменное заверение, что Савелий Литвинов не выписывал каких-то иных векселей и не намерен этого делать.

В парижских газетах историю с векселями изображали сначала как чисто уголовную аферу. Ведь в официальном сообщении торгпредства СССР в Германии от 12 ноября говорилось, что, хотя Савелий Литвинов действительно «состоял короткое время помощником торгового агента и в течение нескольких дней исполнял его обязанности», он, присвоив казенные деньги, был уволен еще 1 июля 1926 года, а сфабрикованные им векселя представляют собой «такую грубую подделку, что лица, принявшие их, едва ли могут считаться добросовестно заблуждавшимися»[159]. Но уже 12–13 ноября французские газеты – «Журналь» («Le Journal» – «Газета»), «Пти паризьен» («Le Petit Parisien» – «Маленький парижанин»), «Пари-Миди» («Paris-Midi» – «Парижский полдень») и отчасти «Матэн» («Le Matin» – «Утро») – стали писать о «векселях Коминтерна» и «таинственном деле Литвинова». Например, «Пти паризьен» напечатал интервью с одним из якобы причастных к истории лиц, уверявшим, будто векселя были выданы с целью изыскания средств на вооруженную борьбу Абд эль-Керима, вождя объединения берберских племен рифов на севере Африки, против французских войск. Но вскоре газетная шумиха стихла, и тему вексельной аферы будировала только эмигрантская пресса, прежде всего – «Последние новости», да и то, по оценке полпреда СССР во Франции, довольно вяло, ибо «в версию с Коминтерном они не верят». Неделю спустя Довгалевский повторил, что «печать молчит и интереса к делу больше не проявляет», хотя в «Матэн» появилась статья о критическом финансовом положении большевиков, в которой между прочим говорится, что дела их, видимо, совсем плохи, раз они не могут выкупить фиктивные векселя, сфабрикованные братом наркома, и тем избежать скандала[160].