Поэтому же мне показалось в высшей степени странной та "скромность" Евгения Алексеевича [Преображенского], которую он проявил в своем известном (майском) письме, когда предлагал обратиться в ЦК с заявлением и ничего не говорить в нем о репрессиях против оппозиции и не просить восстановления нас в правах членов партии.
Мне в переписке с тов. Сосновским пришлось не раз касаться этой же темы. Лев Семенович в свойственной ему острой и сатирической форме писал мне недавно: "Вы пишете, что Вам не очень нравится лозунг самокритики и Вы бы вместо него выдвинули кое-какие дру
гие. А еще нашего друга укоряете281. По мне, так никакие лозунги теперь не имеют цены и смысла, даже сочиненные Вами.
Ответь мне, дорогой друг,-- продолжает тов. Сосновский,-- помните ли Вы некую резолюцию от 5 декабря 1923 года?
"Вы были молоды тогда"282... как поет няня в Онегине. Имеете ли Вы что-нибудь прибавить к упомянутой резолюции? Добавлений нет? "Принято". Да ведь она и не отменена? Почему же Вы тогда в Вологде, дорогой друг? Ну, а если бы Вы прочли завтра в "Правде" не километровую стенограмму283, а вопроизведение той самой декабрьской резолюции, стало бы Вам от этого теплее? Мне -- нет. Теперь понимаешь, почему назавтра после принятия этой единогласной резолюции один из голосовавших за нее с какой-то оторопью поспешил разослать вдогонку документ с предостережением, что бумага-де все терпит. И стерпела, как видите. А Вы размышляете, какие бы лозунги лучше пустить. Никаких. У вещей есть своя логика".
Я целиком стою на почве "логики вещей" нашего друга Соснов-ского. Поэтому, например, во время беседы с секретарем губкома (вскоре после приезда) я заявил: "Знаете, что? Если бы я даже пришел к тому выводу, что оппозиция во всех основных вопросах была не права, что она оказалась битой идейно, то и тогда бы до тех пор, пока десятки старых кадровых большевиков, ближайших помощников Ленина в деле руководства партией и государством пролетарской диктатуры, и сотни (а теперь надо было бы сказать -- тысячи) коммунистов-пролетариев подвергаются позорнейшим репрессиям и находятся в ссылке,-- я не подал бы заявления о восстановлении меня в правах члена партии".
В дальнейшем, когда меня пытались здесь "прощупать" и намекали, что, мол, подай заявленьице, если не с отказом от взглядов, то хотя бы с осуждением фракционной работы, и мы тебя восстановим, я заявлял то же самое, что и секретарю Г [уб] к [ома].
Ваше указание на "решающее значение для всей нашей международной ориентировки" китайского вопроса -- вопроса об уроках китайской революции -я считаю совершенно правильным. А между тем по этому вопросу в среде наших друзей мнения различны. Вслед за Карлом Бернгардовичем [Радеком] некоторые товарищи стали заявлять, что "и по китайскому вопросу произведен сдвиг в нашу сторону". Прежде всего, как Вы верно указываете, в китайском вопросе и сдвига-то нет, а затем, если бы даже была намечена на будущее время правильная линия, то без признания и осуждения прежних ошибок проведение этой правильной линии страшно затруднялось бы и, боюсь, было бы даже невозможным. Ведь недаром Ильич придавал такое исключительное значение вопросу об уроках ошибок вообще, а тем более ошибок в вопросах руководства революцией в отдельных странах. Если бы каждый из товарищей, спешащих солидаризироваться с последней резолюцией ИККИ по китайскому вопросу, спросил себя: "А что бы сказал Ильич об уроках второй ки
тайской революции?", то он сразу же обнаружил бы ложность своей позиции...
Совсем забыл. До Вас-то ведь письмо Радека, в котором он признает правильность резолюции ИККИ по китайскому вопросу, не дошло. Вы высказывали предположение о недоразумении. К сожалению, сообщивший Вам об этом факте тов. Абрамский прав. В своем письме (я своевременно получил его и написал в ответ критическое письмо, которое, несмотря на то, что было отправлено заказным, пропало) Карл Бернгардович, говоря о решениях пленума ИККИ, пишет: "Китайская линия правильная (подчеркнуто мною), правильна в ней оценка, что демократический этап не изжит (?), правилен курс на подготовку восстания путем массовой работы в противовес вспышкопускательству"...
Письмо это вообще замечательно. Приходится пожалеть, что до Вас письмо не дошло до сих пор. Вчера тов. Штыкгольд отправил Вам это письмо.
Касаясь лично тов. Радека, должен добавить, что 1) по сообщению, полученному мною из нескольких источников и в том числе от Розы Маврикиевны [Радек], при встрече с тов. Смилгой Карл Бернгардович нашел с ним общий язык, и 2) в недавнем письме к тов. Каспаровой Радек сообщил, что согласен с Вашим письмом от 9 мая. Как видите, Карл Бернгардович стал большим импрессионистом.