Архив Троцкого (Том 3, часть 1)

Но, присматриваясь внимательно ко всем этим, как будто противоречивым формулировкам, мы замечаем в них одну основную общую черту: в качестве союзников пролетариата одновременно называются те оба союзника, которые в тезисах 1915г. фигурировали порознь, в качестве сотрудников на разных этапах революции. Этот факт свидетельствует о том, что обе революции на деле слились вместе. Именно этим и объясняется отсутствие ясного разграничения в этих первых после Февральской революции писаниях Ленина между буржуазно-демократической и социалистической революциями, между характеристикой Советов р[абочих] и солд[атских] д[епутатов] как диктатуры пролетариата и крестьянства и характеристикой этих же Советов как диктатуры пролетариата. Да и сам Ленин в этом сознается: уже в третьем «Письме из далека» после приведенного выше места, что перечисленные им мероприятия, которые должна будет провести немедленно революционная власть в области улучшения положения рабочих и организации всенародной милиции, не были бы еще «диктатурой пролетариата», а только «рев[олюционно]-дем[ократической] диктатурой пролетариата и беднейшего крестьянства»,— он добавляет: «не в том дело сейчас, как их теоретически классифицировать. Было бы величайшей ошибкой, если бы мы стали укладывать сложные, насущные, быстро развивающиеся практические задачи революции в прокрустово ложе узко понятой «теории», вместо того чтобы видеть в теории прежде всего и больше всего руководство к действию» (с. 38—39, курсив Ленина). Как же объяснить, что Ленин, который особенно выделялся своими постоянными требованиями к себе и своим оппонентам давать точные научные классовые характеристики, не допускать смешения различных понятий, в данном случае сознательно допускает такое смешение, заявляя, что это уж не так важно, меж тем, как речь идет о таком сугубо важном вопросе, как характеристика классового содержания революционной власти? Объясняется это тем, что сама жизнь смешала обе эти категории в 1917 г. Обе революции слились в одну революцию, обе различные формы в одну форму. Именно поэтому было бы величайшей ошибкой, по мнению Ленина, укладывать сложные, насущные, быстро развивающиеся практические задачи революции в прокрустово ложе узко понятой «теории» (забегая вперед, скажу, что в полном согласии с этим ленинским отношением к вопросу находится предостережение Л.Д.[Троцкого] в его ответе тов. Преображенскому: «Вы пишете,— говорит он,— что социальное содержание первого этапа будущей третьей китайской революции не может быть охарактеризовано как социалистический переворот. Но тут мы рискуем удариться в бухаринскую схоластику и вместо живой характеристики диалектического процесса, заняться терминологическим расщеплением волос»). Основное для Ленина в данный момент — вопрос о «сложных, насущных, быстро развивающихся практических задачах» революции. В этом же третьем «Письме из далека» он пишет: война, этот «величайшей силы исторический двигатель», «заставляет народы напрягать до последней степени все силы, он ставит их в невыносимое положение, он ставит на очередь дня не осуществление каких-нибудь «теорий» (об этом нет и речи, и от этой иллюзии всегда предостерегал Маркс социалистов), а проведение самых крайних, практически возможных мер, ибо без крайних мер — гибель, немедленная и безусловная гибель миллионов людей от голода» (с. 39). Под углом зрения абсолютной необходимости осуществления этих «крайних мер» Ленин решал вопрос и о носителе власти, который, с одной стороны, был бы кровно заинтересован в осуществлении этих мер, а, с другой,— обладал бы необходимой для этого решимостью, последовательностью, беззаветной преданностью этому делу и т. п.

Но почему же обе эти революции слились вместе? Что случилось такого, что заставило Ленина изменить свою точку зрения 1915г., что вторая задача, (т. е. социалистическая революция) остается все же особой и второй задачей? Случилось, что «конкретно»

дела сложились иначе, чем мог кто бы то было ожидать, оригинальнее, своеобразнее, пестрее» («Письмо о тактике», т. XX, с. 101, курсив Ленина).

Случилось то, что «существует рядом, вместе, в одно и то же время и господство буржуазии (правительство Львова и Гучкова) и революционно-демократическая диктатура пролетариата и крестьянства, добровольно отдающая власть буржуазии, добровольно превращающаяся в придаток ее» (там же, с. 102). Таким образом, случилось то, чего опасался Ленин в 1915 г., когда он на вопрос о возможности осуществления руководящей роли пролетариата в русской буржуазной революции отвечал уже условно утвердительно: «Если мелкая буржуазия в решающие моменты качнется влево». Оказалось, что из-за шовинизма мелкая буржуазия оказалась и «непоследовательно революционной даже в смысле демократической революции», и в результате «государственная власть в России перешла в руки нового класса, именно: буржуазии и обуржуазившихся помещиков.

Постольку буржуазно-демокр[ократическая] революция в России закончена» (т. XX, III изд., с. 111).