Архив Троцкого (Том 3, часть 2)

Посмотрим теперь, как дело обстоит с мотивировкой. «Правда» от 28 июня, т. е. до подписания, дала в передовой статье в основном правильную характеристику пакта. Она указывала, что «каждое из капиталистических правительств заинтересовано в том, чтобы пустить своему народу пыль в глаза, скрыть от него угрозу кровавых авантюр». Эту именно цель — «усыпить бдительность масс и отвлечь их внимание от самой жгучей, роковой проблемы капиталистического общества» — и преследует пакт, «новый документ буржуазной лжи и чудовищного лицемерия».

Ясно, что такого рода характеристика ни в каком смысле не предвещала подписания этого документа правительством рабочего государства.

Какие же это обстоятельства и соображения побудили подписать пакт? Все, что говорилось на этот счет в официозных заявлениях, речах и статьях, не может быть названо иначе как бюрократическим бормотанием. Ни одного ясного и члено-раздельного слова. Представитель наркоминдела Литвинов в речи своей перед декабрьской сессией ЦИК мобилизовал, очевидно, все доводы, какие имелись налицо. Этим он только обнажил деляческую беспринципность и оппортунистическую беспомощность так называемой «генеральной линии» в вопросах мировой политики. Вот вся его аргументация:

«Наше правительство отнеслось критически к этому пакту (Келлога), отметив его недостаточность и ограниченность. Принцип отказа от войны заключался в наших проектах пакта о ненападении, которые мы предлагали ряду государств. Но наши проекты шире охватывали вопросы ненападения и не допускали никаких экивоков (двусмысленностей).

Тем не менее, усмотрев, что государства, подписывающие пакт Келлога, берут на себя известные моральные обязательства перед общественным мнением в смысле ненападения, что пакт некоторое, хотя и ограниченное значение имеет, наше правительство не колеблясь присоединилось к этому пакту... Наш Союз оказался, таким образом, в числе первых государств, ратифицировавших так называемый пакт Келлога, который до сих пор еще не ратифицирован даже ни одним из 14 государств, подписавших пакт в Париже и считающихся инициаторами пакта... Не считая нашего Союза и некоторых мелких и средних государств, пакт был принят весьма неохотно большинством его участников.»

Что общего имеет этот язык с языком пролетарской политики? Советский дипломат не всегда и не везде может говорить все то, что обязан сказать коммунистический агитатор. Тут есть известное разделение труда. Агитатор должен досказать то, чего полностью не может сказать дипломат. Но может ли дипломат, т. е. правительство рабочего государства становиться на позицию, диаметрально противоположную марксистской оценке международных отношений?

Оказывается, что пакт Келлога есть не инструмент будущей сверхвойны, а подлинный инструмент мира, хотя и имеющий свои недостатки. В июне «Правда» справедливо указывала, что такую оценку пакту Келлога — этому «словоизвержению дипломатов-мошенников» — дают Клайнсы[656], Макдональды, «Форвертс» и прочие «социал-ханжи всех стран» («Правда», 28 июня 1928 г.). В декабре социал-ханжеская оценка официально предъявляется миру от имени советского правительства. Литвинов оговаривается: тот инструмент мира, который мы предлагали, был лучше. Но так как и несовершенный пакт Келлога налагает «моральные обязательства перед общественным мнением» («Правда» это называла: «Пустить своему народу пацифистскую пыль в глаза»); так как пакт имеет значение «в смысле ненападения» («Правда» писала: «Скрывает от народа угрозу кровавых авантюр»),— то «наше правительство,— говорит Литвинов, — не колеблясь, присоединилось к этому пакту»... Миротворческое значение пакта так бесспорно, что правительство пролетарской диктатуры к нему присоединяется, «не колеблясь». «Пакт,— по словам Литвинова,— был принят весьма неохотно большинством его участников». Но это «не считая нашего Союза», который присоединился вполне «охотно».

Все с начала до конца опрокинуто на голову. Не потому мы присоединяемся к «документу чудовищного лицемерия», что вынуждены; что хотим попытаться отвести непосредственно угрожающий удар (хотя и тут еще оставалось бы объяснить, как и чем подписание нам может помочь, и от какого именно удара). Нет, мы охотно присоединяемся в деле умиротворения капиталистического мира к американской инициативе, от которой сторонится большинство буржуазных государств.

Не потому они сторонятся, что, как более слабые хищники, боятся американской петли, а потому, что они — в противовес Америке — «не хотят мира». Во время Вильсона[657], а затем после 1923 г. европейская социал-демократия только и делала, что рекламировала мудрость и миролюбие американской буржуазии в противовес европейской. Теперь роль европейской социал-демократии перешла к советской дипломатии, т. е. к руководству ВКП. Разве это не постыдное падение?