Читаем Архив Троцкого (Том 3, часть 2) полностью

Мы имеем сейчас у себя благодарные условия для рассмотрения вопроса о философских тенденциях бюрократизма. Разумеется, бюрократия никогда не была самостоятельным классом. В последнем счете, она всегда служила основным классам общества, но лишь в последнем счете и притом на свой лад, т. е. не давая по возможности себя в обиду. Если разные части и прослойки класса ведут нередко ожесточенную борьбу из-за своей доли в доходе и во власти, то тем более это касается бюрократии, которая представляет собою наиболее организованную и централизованную часть гражданского общества и в то же время возвышается над этим последним, даже и над тем классом, которому она служит.

И рабочая бюрократия не составляет изъятия из этого общего определения руководящей, управляющей и в то же самое время привилегированной общественной группировки. Приемы и навыки администрирования, составляющего общественную функцию бюрократии и источник ее преимущества, неизбежно налагают очень властный отпечаток на все ее мышление. Недаром же такие слова, как бюрократизм, формализм, характеризуют не только систему управления, но и определенный тип человеческого мышления. Черты этого типа далеко выходят за пределы канцелярии. Их можно проследить и в философии. Было бы в высшей степени благодарной задачей проследить эту бюрократическую струю в философии, начиная хотя бы с возникновения полицейской монархии, группировавшей вокруг себя интеллектуальные силы страны. Но это самостоятельная тема. Здесь нас интересует частный, но зато глубоко злободневный вопрос: о тенденциях бюрократического перерождения не только партии, профессиональных союзов и государства, но и теоретического мышления. Уже априорно можно сказать, что, поскольку бытие определяется знанием[530], бюрократизм должен делать опустошительные завоевания и в области теории.

Наиболее подходящей для бюрократии системой является теория факторов. Возникает она, разумеется, на более широкой основе — общественного разделения труда и, в частности, отделения умственного труда от физического. Только на этих путях человек выходит из первобытного хаотического монизма. Но законченная система факторов, превращающая человеческое общество, а за ним и весь мир в продукт взаимодействия, так сказать, междуведомственных сношений, различных факторов или административных сил, из которых каждому поручена своя особая область ведения (или заведования) — такая система могла быть возведена в перл создания только при наличии возвышающейся над обществом бюрократической иерархии с ее министерствами и департаментами. Бюрократическая система, как свидетельствует опыт, всегда нуждается в персональном управлении. Первоначально бюрократия развивается под монархией, имея свою исторически унаследованную точку опоры — сверху. Но и в республиканских странах бюрократизм не раз порождал или воспроизводил цезаризм, бонапартизм, личную диктатуру фашизма, как только соотношение основных классов открывало для бюрократии возможность высшей силы и увенчания.

Теория самодовлеющих факторов в обществе, как и в природе, в конце концов, так же нуждается в единоличном увенчании, как и олигархия властных министров. Но если практически неотразим вопрос о том, кто же будет направлять и согласовывать деятельность более или менее безответственных министров бюрократии, если на деле не будет сверхминистра и сверхбюрократа, то теоретически такой же вопрос возникает по отношению к теории факторов в обществе, как и в природе. Кто же поставил эти факторы на их место и снабдил их необходимой компетенцией? Словом, если бюрократизм нуждается в царе и в диктаторе, хотя бы и плохоньком, то теоретический плюрализм факторов нуждается в боге, хотя бы и в самом легковесном. Французские роялисты не без остроумия обвиняют бюрократическую систему третьей республики[531] в том, что у нее «дыра наверху». Условия сложились так, что буржуазная Франция, управляемая бюрократией под прикрытием парламентаризма, вынуждена жить уже более полувека с «дырой наверху». То же самое наблюдается и в философии, особенно общественно-исторической. Она далеко не всегда находит у себя мужество заткнуть «верхнюю дыру» сверхфактором божества, предоставляя миру управляться методами просвещенной олигархии.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Сталин. Битва за хлеб
Сталин. Битва за хлеб

Елена Прудникова представляет вторую часть книги «Технология невозможного» — «Сталин. Битва за хлеб». По оценке автора, это самая сложная из когда-либо написанных ею книг.Россия входила в XX век отсталой аграрной страной, сельское хозяйство которой застыло на уровне феодализма. Три четверти населения Российской империи проживало в деревнях, из них большая часть даже впроголодь не могла прокормить себя. Предпринятая в начале века попытка аграрной реформы уперлась в необходимость заплатить страшную цену за прогресс — речь шла о десятках миллионов жизней. Но крестьяне не желали умирать.Пришедшие к власти большевики пытались поддержать аграрный сектор, но это было технически невозможно. Советская Россия катилась к полному экономическому коллапсу. И тогда правительство в очередной раз совершило невозможное, объявив всеобщую коллективизацию…Как она проходила? Чем пришлось пожертвовать Сталину для достижения поставленных задач? Кто и как противился коллективизации? Чем отличался «белый» террор от «красного»? Впервые — не поверхностно-эмоциональная отповедь сталинскому режиму, а детальное исследование проблемы и анализ архивных источников.* * *Книга содержит много таблиц, для просмотра рекомендуется использовать читалки, поддерживающие отображение таблиц: CoolReader 2 и 3, ALReader.

Елена Анатольевна Прудникова

Публицистика / История / Образование и наука / Документальное