Я понимаю ее. После того как погиб Иван… И все же до меня не доходит: почему матерям постоянно кажется, что их дети — неприспособленнейший народ на земле, — если их не опекать на каждом шагу, они обязательно поломают себе ногу, «заработают» порок сердца или разобьются насмерть, сорвавшись с высоты?
Однако, как говорит отец, бедная мама!.. Если б она знала, в чьи руки отдает судьбу своего ненаглядного Вовочки, отправляя на самую южную точку Южного берега Крыма…
Мы встретились высоко в горах, у ворот в санаторий «Форос». Был вечер. Солнце уже скрылось за вершинами скалистой гряды; на лесистых склонах, круто падающих к берегу, и на вершинах гор лежали тени. Но на море, густо вспаханном мелкими волнами, вода еще золотилась — мутно-желтая у берега, ярко-синяя у горизонта. Легкий, вдруг дохнувший ветерок не успел очистить воздух от зноя; накалившиеся за день камни грели ладонь.
Я только что прилетел из Москвы в Симферополь, проехал автобусами от Симферополя до Фороса; утомленный качкой, жарой и бесконечными поворотами дороги, стоял возле кирпичной сторожки — ждал, когда вахтенный закончит изучать мои документы… За воротами послышался шум мотора, сигналы клаксона и призывный, требовательный голос:
— Дядя Федя-а-а!..
Кричала женщина… Вахтенный сунул мне в руки путевку и паспорт — прихрамывая, заспешил к воротам. А через минуту-две, подкатившись вплотную к моему чемодану, у сторожки остановилась «Волга». За рулем сидела женщина в очках, в пестром платье. Ее полные руки, коротковатая шея были розовы от загара; высоко подстриженные светло-русые волосы — в тщательно продуманном беспорядке. С первого взгляда ей можно было дать не более тридцати пяти. Она смотрела на меня требовательно; я делал вид, что не замечаю чемодана, оказавшегося у нее на пути.
— Раиса Ефимовна, может, прихватите товарища? — спросил женщину вахтенный, заглядывая в боковое оконце машины. — К нам, — указал он в мою сторону, — отдыхать приехал… лечиться.
На заднем кресле «Волги» полулежал мужчина, откинув голову к спинке; казалось, дремал.
— Уберите этот
Разглядывала меня внимательно. Я молчал. У нее были зеленые злые глаза. Но умные. Я старался не замечать ее взгляда.
— Дядя Федя! — крикнула Раиса Ефимовна. — Там с правой стороны пакет, перевязанный ленточкой… это для вас.
По тому, как вела себя эта женщина, по белым чехлам на сиденье, занавесочкам на окнах было видно, что машина принадлежит ей. Но мне было удобнее считать машину государственной. Не хотелось ставить себя в положение человека обязанного, тем более этому строптивому «шоферу» в юбке. Да и вообще я ненавижу это чувство — обязанности. Оно, как и зависимость от чего-то, кого-то, переламывает человека в пояснице — делает рабом.
«Волга» плавно скользнула по темному асфальту дороги, покатилась вдоль заросшего деревьями косогора вниз, быстро набирая скорость. На крутом повороте она вильнула так юрко, что я потерял равновесие — ударился локтем о дверцу.
— Вы всегда так катаетесь? — спросил я, бегло взглянув на соседку.
— Когда мне хочется убить кого-нибудь из своих пассажиров, — был ответ.
Раиса Ефимовна бросала машину то вправо, то влево, то резко тормозила, то поддавала газу. Бросало и меня в кабине; начинало мутить.
Машина с трудом уворачивалась от скалистых стен и обрывов, то и дело появляющихся на пути. Я ждал того отрезка дороги, который мог оказаться нашей последней нормальной опорой.
— Вы слышали притчу о том, как зять рассердился на тещу и, чтобы насолить ей, выколол себе глаз? — сказал я. — Он сделал это затем, чтоб все говорили потом: «Во-о-он… пошла та, у которой зять одноглазый».
На заднем сиденье послышался сдержанный смех, похожий на стон. Машина вильнула, едва не задев железобетонный столбик над обрывом. Смех оборвался, словно выключили радио.
— Прелесть как остроумно, — сказала Раиса Ефимовна. — Сразу видно человека интеллектуального труда… Только вам нужно было просить путевку в другой санаторий… для тех, кто удачно трудится над стиранием грани между умственным трудом и идиотизмом… подобно некоторым, — кивнула она на заднее сиденье.
Дорога была похожа на маршрут гигантского слалома с его неожиданными и крутейшими поворотами. Раиса Ефимовна смотрела сквозь очки напряженно, вся, казалось, отдавалась машине, скорости, дороге. Но в том, как она сидела — упрямо, по-мужски выгнув шею, чувствовалось напряжение и иного характера.
— Моя фамилия Романов, — сказал мужчина с заднего кресла.
Меня бросало по-прежнему — внутри уже переворачивалось все, но фамилию назвавшегося я услыхал; уголком глаза посмотрел на «шофера».
— Упирайтесь посильнее ногами и спиной: это придает устойчивость, — посоветовал Романов.
Машина в это время вылетела из зарослей — в овальном зеркальце над ветровым стеклом я заметил пытливые и насмешливые мужские глаза. Они щурясь смотрели на меня — наблюдали за мной, вероятно, не первую минуту.