Арлекин

Дождливым сентябрьским вечером тысяча семьсот семидесятого года весьма еще эффектная, хотя и несколько погрузневшая сорокалетняя женщина сидела за столом рабочего кабинета в Зимнем дворце. Отпустив секретаря, Екатерина пребывала в некотором бездумье и потому перебирала всевозможные записки, рассыпанные веером на темном сукне. Приятно было вот так просто сидеть, и хотя, по обыкновению, она не любила тратить время попусту, но сейчас то ли скучная, дождливая погода за окном, то ли дневная усталость вызвали в душе безмятежное спокойствие, полное удовлетворение собой.

Императрица Анна, рассказывали ей, в последние годы жизни часто скучала от такого вот одиночества, не умела ценить всю прелесть подобных мгновений и разгоняла тоску, требуя увеселений, любила гам, толчею кривляющихся шутих или оглушала себя громкозвучными концертами – не представляла себе дворцовой жизни без постоянного маскарадного мельтешенья перед глазами. Что ж, она была государыня бездеятельная, во всем послушная мнению своего окружения, исподволь, из-под полы наживающегося на беспечности монархини. То же, впрочем, можно сказать и о Елизавете Петровне.

Последнюю Екатерина не любила вспоминать. При ее дворе чувствовала себя всегда скованно и жила своим, обособленным мирком, чем только раздражала и без того настроенную против нее самодержицу. Но она не могла иначе – слишком деятельная, с кипучей кровью, она рано почуяла вкус власти и не выносила подчинения. Проделки и интриги Екатерины до поры до времени прощались, но только до поры до времени, она знала это и, втайне боясь всего больше быть отосланной с позором из России, не могла тем не менее вести себя соответственно законам двора. Оказавшись здесь, она сразу поняла, что Провидение посылало ей небывалый шанс, и мелкая ангальт-цербстская принцесса ухватилась за него и победила! О! она хорошо успела изучить свою великую страну, и теперь, восемь лет почти царствуя над неисчислимыми ее подданными, многого добилась. И большего еще добьется, не зря зовут ее просвещенной монархиней, она понимает нужды своей страны и от выбранного пути не отступится.

Она научилась властвовать, годы подневольной придворной жизни сделали из нее тонкого дипломата. Взять, к примеру, Панина или Щербатова – вельмож, коих терпеть не может, но в помощи которых остро нуждается. Что бы сделала с ними Анна, зная, что и те не любят свою государыню? Обезглавила либо сослала бы на край земли, в Камчатку, как поступила с пособниками Волынского. Екатерина же, наоборот, приласкала их, сманила к себе на службу, и вот – связанные присягой, долгом чести трудятся ей на славу и даже слова против не вымолвят. Конечно, опираться следует на молодых, новых, кои только от нее зависят, но и старые вельможи нужны ей; лаская их, она лишь упрочивает представление о себе как о милосердной государыне, свято блюдущей законы. Россия – страна традиций, кичащаяся своей славой, размерами, мощью, памятью о великих деятелях былого, и она хорошо это усвоила. На словах Екатерина – продолжательница идей Петра-преобразователя, но только на словах, на деле – полстолетия отделяет ее от великого государя. Пример его царствия весьма поучителен, но она станет действовать иначе: не жесткостью и дыбой усмирит недовольных, а перехитрит их, переманит постепенно на свою сторону и тем обезвредит. Она противница ненужного кровопролития… ненужного кровопролития…

Едва взойдя на престол, стала действовать она властно и скоро заслужила признание соотечественников. Но что россияне, ей нужно признание Европы, нужно еще и потому, что многие там догадываются, как досталась ей корона. Она завязала переписку с первейшими мыслителями современности: с Гриммом, с Вольтером, с Дидро, и французы польщены вниманием венценосной покровительницы талантов и разносят славу о ней по всему свету. Что ж, она признает, ей тоже лестна такая слава, лестна еще и потому, что она сама творит ее, творит историю! Переписка доставляет ей удовольствие, забавляет ум, но она давно поняла, что в политике руководствуются отнюдь не собственными интересами. Императрица-мыслитель, императрица-литератор – такой знают ее современники и подданные, и она не просто пускает пыль в глаза, а действительно поощряет мечтания знаменитых французов, но одно дело мечтать, другое – управлять. На бумаге слова всегда кажутся гладкими и заманчивыми, легко выполнимыми.