Читаем Арлекин полностью

– Все дело в терминах, любезнейший Шарон, все дело в терминах, я только это имел в виду.

Теперь он был на подъеме и ощущал себя сильным как никогда – сильным и безжалостным.

– Что бы вы возразили на такое: Цицерон говорит, что, когда он слышит разговор Лелии, ему кажется, будто он слышит исполнение произведений Плавта и Невия. Отсюда напрашивается вывод, что те, кто исполнял Плавта и Невия, не пели, а говорили, ведь вряд ли можно ожидать, что Лелия пела в частной жизни. Тот же блестящий римский оратор в другом своем сочинении говорит, что комические актеры часто затушевывали размер и ритм стихов, стараясь приблизить их к обыденной речи. Если бы комические стихи пелись, это было бы невозможно, не так ли?

Но Шарона непросто было сбить с толку, он оборонялся, наступая, размахивая для пущей выразительности своими ухоженными руками, вкладывая в интонацию весь заряд язвительности.

– Что и говорить о комедии, вы еще скажите о площадных фарсах! Искусство настоящей комедии безнадежно пало, а ведь Донат и Эвтемий говорят, что первоначально трагедия и комедия состояли только из стихов, положенных на музыку, и их пели под аккомпанемент духовых инструментов. Исидор Сервилий одинаково называет “cantor”

, то есть певец, как комедиантов, так и трагиков. Ему, кстати, вторит Гораций. Нам остается только сожалеть о прошедшем, ибо сегодня мы зрим явный упадок искусств и актерского, настоящего классического, я имею в виду, мастерства.

– Не плачьте о прошедшем, – съехидничал Василий, – мне кажется, вы слишком молоды, чтоб постоянно поминать старину. Конечно, ударение звуков и слов при чтении обязательно, отсюда создается некая напевность, но актер должен находиться в погоне не за мелодией, а за ритмом, стараться украшать, но не ложными виньетками; все ваши примеры вполне подходят под понятие «читать стихи». Если уж ссылаться на классиков, я позволю себе еще несколько цитат, и если они не убедят вас, то, думаю, нам следует расстаться без ненависти, ибо сказано, что ненависть возбуждает раздоры, но любовь покрывает все грехи.

Это было цитирование излюбленной сентенции Тарриота, «новые» грохнули от смеха, и по тому, как побледнел от гнева Шарон, стало ясно, что он проигрывает. Противник поспешил перевести спор в ссору.

– Уж не обвиняете ли вы меня в ненависти? – сорвался он в крик. – Пожалуйста, не подмешивайте сантименты в строгий академический спор, хотя если быть честным, то я не понимаю, как можете вы претендовать на знание французской поэзии с таким ужасным акцентом.

– Вы не заметили, как перебили мою мысль, – холодно произнес Василий, ставя нахала на место. – Я желаю только добра, а потому вспомню Квинтилиана, и, смею быть уверенным, вы не станете возражать против его авторитета. Слушая сейчас ваш скорый, повышенный голос, я полностью соглашаюсь с его высказыванием. Так вот, он жаловался на то, что современные ему ораторы говорят, как комедианты в театре, не значит же это, что ораторы поют в нашем смысле слова! – Тут он позволил себе слегка ухмыльнуться. – В другом месте он же запрещает трагикам петь наподобие комедиантов, утверждая, что сам никогда не был против той несколько повышенной читки и того пения, которое подобает актеру; по его словам, Цицерон признавал в ораторском искусстве замаскированное пение, Ювенал в седьмой сатире свидетельствует, что Квинтилиан сам прекрасно пел с кафедры. Но ведь мы же понимаем, что это фигура речи, – Квинтилиан никак не мог петь, просто слова его построены были в таком изящном порядке, что доставляли удовольствие окружающим и услаждали не хуже сладкозвучного пения.

Шарон стоял теперь не такой бравый и надменный, как в начале спора, и, потупив взор, разглядывал носки своих башмаков. Только изредка бросаемые исподлобья ядовитые взгляды показывали, как он негодует и как разозлен поражением. Василий выдержал паузу и сразил его окончательно:

– Все дело в терминах, любезный Шарон, и я думаю, что вы несколько преувеличиваете их значение. Если же ваш слух страдает, когда вы слышите выступление комедиантов, это означает, что они вам не близки по духу, то есть не по вкусу. Если вам кажется, что трагики излишне мало «поют», опять же виной ваша нелюбовь к их игре. Так что, повторяю, не печальтесь об ушедшем, оно, без сомнения, значительно и прекрасно, но не так, как считаете вы, чему доказательством служат приведенные цитаты. Получается, что они свидетельствуют против вашего вкуса, и хоть я никак не могу назвать его изысканным, но о вкусах, как известно, не спорят.

Он подчеркнуто вежливо поклонился уничтоженному противнику, но сесть ему не дали. «Новые» набросились на своего «адвоката», пожимая ему руки и слишком бурно выказывая восхищение и любовь. Жан-Пьер расцеловал его в обе щеки и тут же потащил в кабачок, где «новые» достойно отметили успех, одержанный в нелегкой битве.

Вино и комплименты лились рекой, ударяли в голову, и распалившийся Василий хохотал с ними вместе, вспоминая Шарона, такого сначала бравого – и несчастного, как побитая дворняжка, в конце.

Перейти на страницу:

Все книги серии Новая русская классика

Рыба и другие люди (сборник)
Рыба и другие люди (сборник)

Петр Алешковский (р. 1957) – прозаик, историк. Лауреат премии «Русский Букер» за роман «Крепость».Юноша из заштатного городка Даниил Хорев («Жизнеописание Хорька») – сирота, беспризорник, наделенный особым чутьем, которое не дает ему пропасть ни в таежных странствиях, ни в городских лабиринтах. Медсестра Вера («Рыба»), сбежавшая в девяностые годы из ставшей опасной для русских Средней Азии, обладает способностью помогать больным внутренней молитвой. Две истории – «святого разбойника» и простодушной бессребреницы – рассказываются автором почти как жития праведников, хотя сами герои об этом и не помышляют.«Седьмой чемоданчик» – повесть-воспоминание, написанная на пределе искренности, но «в истории всегда остаются двери, наглухо закрытые даже для самого пишущего»…

Пётр Маркович Алешковский

Современная русская и зарубежная проза
Неизвестность
Неизвестность

Новая книга Алексея Слаповского «Неизвестность» носит подзаголовок «роман века» – события охватывают ровно сто лет, 1917–2017. Сто лет неизвестности. Это история одного рода – в дневниках, письмах, документах, рассказах и диалогах.Герои романа – крестьянин, попавший в жернова НКВД, его сын, который хотел стать летчиком и танкистом, но пошел на службу в этот самый НКВД, внук-художник, мечтавший о чистом творчестве, но ударившийся в рекламный бизнес, и его юная дочь, обучающая житейской мудрости свою бабушку, бывшую горячую комсомолку.«Каждое поколение начинает жить словно заново, получая в наследство то единственное, что у нас постоянно, – череду перемен с непредсказуемым результатом».

Алексей Иванович Слаповский , Артем Егорович Юрченко , Ирина Грачиковна Горбачева

Приключения / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Славянское фэнтези / Современная проза
Авиатор
Авиатор

Евгений Водолазкин – прозаик, филолог. Автор бестселлера "Лавр" и изящного historical fiction "Соловьев и Ларионов". В России его называют "русским Умберто Эко", в Америке – после выхода "Лавра" на английском – "русским Маркесом". Ему же достаточно быть самим собой. Произведения Водолазкина переведены на многие иностранные языки.Герой нового романа "Авиатор" – человек в состоянии tabula rasa: очнувшись однажды на больничной койке, он понимает, что не знает про себя ровным счетом ничего – ни своего имени, ни кто он такой, ни где находится. В надежде восстановить историю своей жизни, он начинает записывать посетившие его воспоминания, отрывочные и хаотичные: Петербург начала ХХ века, дачное детство в Сиверской и Алуште, гимназия и первая любовь, революция 1917-го, влюбленность в авиацию, Соловки… Но откуда он так точно помнит детали быта, фразы, запахи, звуки того времени, если на календаре – 1999 год?..

Евгений Германович Водолазкин

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Иван Грозный
Иван Грозный

В знаменитой исторической трилогии известного русского писателя Валентина Ивановича Костылева (1884–1950) изображается государственная деятельность Грозного царя, освещенная идеей борьбы за единую Русь, за централизованное государство, за укрепление международного положения России.В нелегкое время выпало царствовать царю Ивану Васильевичу. В нелегкое время расцвела любовь пушкаря Андрея Чохова и красавицы Ольги. В нелегкое время жил весь русский народ, терзаемый внутренними смутами и войнами то на восточных, то на западных рубежах.Люто искоренял царь крамолу, карая виноватых, а порой задевая невиновных. С боями завоевывала себе Русь место среди других племен и народов. Грозными твердынями встали на берегах Балтики русские крепости, пали Казанское и Астраханское ханства, потеснились немецкие рыцари, и прислушались к голосу русского царя страны Европы и Азии.Содержание:Москва в походеМореНевская твердыня

Валентин Иванович Костылев

Историческая проза
Петр Первый
Петр Первый

В книге профессора Н. И. Павленко изложена биография выдающегося государственного деятеля, подлинно великого человека, как называл его Ф. Энгельс, – Петра I. Его жизнь, насыщенная драматизмом и огромным напряжением нравственных и физических сил, была связана с преобразованиями первой четверти XVIII века. Они обеспечили ускоренное развитие страны. Все, что прочтет здесь читатель, отражено в источниках, сохранившихся от тех бурных десятилетий: в письмах Петра, записках и воспоминаниях современников, царских указах, донесениях иностранных дипломатов, публицистических сочинениях и следственных делах. Герои сочинения изъясняются не вымышленными, а подлинными словами, запечатленными источниками. Лишь в некоторых случаях текст источников несколько адаптирован.

Алексей Николаевич Толстой , Анри Труайя , Николай Иванович Павленко , Светлана Бестужева , Светлана Игоревна Бестужева-Лада

Биографии и Мемуары / История / Проза / Историческая проза / Классическая проза