Арлекин

В трех шагах от меня валялись растоптанные штиблеты, потертая хозяйственная сумка, выгоревшее спортивное трико. Владелец этой кучи стоял по щиколотку в воде. Был он слегка кривоног, низок и широкоплеч, лысина — коричневый островок в белопенной опушке седины. Но даже на расстоянии, а может, благодаря ему, я сразу узнал друга.

— Товарищ, вы забыли снять часы! — обеспокоенно крикнул я: чувство пляжной солидарности сработало автоматически. Черт знает, отчего не назвал его по имени. Володька не оглянулся — помахал рукой с широким браслетом на запястье, вошел по колено в море и... часы в воду! Словом, дал понять, что купание механизму не возбраняется.

— Дядя, дядя, — загалдели мальцы, — искупай часики еще раз!

«Дядя» (дед, а не дядя, поросята вы эдакие!) послушно нырнул, выбросив руки вперед.

Минут через десять он вылез на берег, плеснул в лицо и на плечи пригоршни пресной воды из ручья и направился к сумке. Старательно обтерев полотенцем лицо и крепкое еще тело, обернулся ко мне:

— Испугался за хронометр, Федя?

Вот тебе раз! И голос обыденный. Будто вчера расстались. Он наслаждался впечатлением. Разглядывал меня, неспешно тер коричневую шею, гладил блестящую лысину и седые курчавинки, лапал и щупал рваные шрамы на боку и волосатых ногах.

— Многие пристают: продай и продай, — пояснил довольным тоном. — Считаю, что не зря выложил франки в Дакаре — горя не знаю. Часики — для водолазов. Отменная упаковка...

Я захохотал и повалился на спину.

— Ты это... чего? — Он скомкал полотенце и бросил, ловко угодив в раскрытую сумку.

— Обниматься будем? Ведь сто лет не виделись!

— Широк ты стал, Федя. — Володька похлопал меня по плечу. — Широк, как многоуважаемый министерский шкаф. Боюсь, не обхватить.

«Эге, майн либер Арлекин, да ты, кажись, обижен! Ну и мне поделом — давно мог бы, и должен был, хотя бы письмецо черкнуть, если уж не удосужился до сего дня приехать...»

— Выходит, знал, что я в Москве?

— Слухами моря полнятся, а земля — и подавно... Повидаться или по делу заглянул? Ну... куда-нибудь по-соседству?

— К тебе, но, увы, всего на три дня.

— Красотуля, Федя, возрадуется! Вот с ней и обнимешься, — засмеялся Володька. — А меня зачем тискать?

— Ах, Красотуля, Красотуля... Вот кого я действительно обниму с удовольствием! — Я тоже рассмеялся. — Ну, как она? По-прежнему с тебя пыль сдувает?

— Намекаешь на лысину?

— Когда же ты облез, капитане? — деланно-сокрушенно покачал я головой.

— Как вышел на пенсион — так и слизнуло. Я же последнее время жил в Приморске. Там в театр устроился. Являл собой как бы пожарную вахту и приглядывал за порядком. Тихая сонная жизнь за кулисами... От такой жизни и начал, Федя, стремительно лысеть твой покорный слуга. Тогда и скомандовала Красотуля поворот «все вдруг».

— А почему не ТУДА? Не потянуло в наши края?

— Ты бывал в наших-то?

— Да как-то не получилось...

— А у меня получилось. Там, Федя, сейчас курорты да санатории, бары да кафетерии, суета сует и всяческое занудство. Мы с Красотулей здесь нашли, что нам нужно. Во-первых, совхоз. Посильная работа пенсионеру не возбраняется. И море рядом. Вроде как тихая гавань с такими вот лягушатами. — Он кивнул на мальцов, шнырявших по пляжу. — Привезут мне по осени внучат, им здесь раздолье. Н-да, внучат по осени считают...

«Не зная горя, горя, горя!..» — опять грянуло наверху.

— Вот черти! — засмеялся Володька. — Даешь децибелы, и никакого уважения к старичкам, настроившимся на воспоминания!

Хотя мой язык и не поворачивался назвать друга стародавним прозвищем, а точнее — именем, но я увидел перед собой прежнего Арлекина. Володька выглядел почти довоенным: глаза с прищуром, на губах усмешка, готовая превратиться в улыбочку и в ухмылку. Вообще-то он всегда выглядел самоуверенным. «Для понта», как некогда объяснял сам.

Как давно это было!.. Володька без раздумий брал в оборот любого: портового ли матроса, самого ли начальника порта — все равно. Характерец! Не уступал в силе гнувшим полтинники и пятаки. Характер и привел молодого, подающего надежды капитана танкера на мостик крошечного буксира в таком же крошечном черноморском порту: не понравилась кому-то Володькина прямота, открытое заступничество за товарищей-сослуживцев. Нашелся некто, охочий до кляуз, и «капнул дегтем»: мол, хранит капитан троцкистскую литературу и распространяет среди моряков, — не пора ли заняться? Занялись и, естественно, ничего не обнаружили. Однако посчитали нужным избавиться от капитана. Мол, дыма без огня не бывает. И очутился он в Тмутаракани, а если быть точным, то возле нее, в том заштатном порту.