Арлекин

В ту ночь путники нашли пристанище в руинах сожженной фермы. Они собрались вокруг небольшого костра и поджарили подстреленного Томасом кабана. Латники относились к чужаку настороженно. Он был одним из ненавистных английских лучников, чьи стрелы пробивали даже латы. Не будь он другом мессира Гийома, они бы отрезали ему указательный и средний пальцы в отместку за все те неприятности, которые стрелы с белым оперением доставляли французским всадникам, а так приходилось относиться к нему со сдержанным любопытством.

После ужина мессир Гийом сделал знак Элеоноре и Томасу, чтобы они отошли с ним. Его оруженосец был начеку, и мессир Гийом отвел их подальше, на берег ручья, где со странной торжественностью взглянул на Томаса.

— Значит, ты покидаешь нас, — сказал он, — и будешь сражаться за Эдуарда Английского.

— Да.

— Но если увидишь моего врага, что будешь делать?

— Убью его, — сказал Томас.

Стоявшая чуть в стороне Элеонора внимательно смотрела и слушала.

— Он будет не один, — предостерег мессир Гийом, — но ты клянешься мне, что он и твой враг?

— Клянусь, — сказал Томас, удивленный, что нужно задавать такой вопрос.

Мессир Гийом протянул ему правую руку.

— Ты слышал про братство по оружию?

Томас кивнул. Титулованные рыцари часто заключали такие договоры, давая клятву помогать друг другу в бою и делиться добычей.

— Тогда я клянусь тебе в братстве по оружию, — сказал мессир Гийом, — даже если мы будем сражаться на разных сторонах.

— И я клянусь в том же, — неловко произнес Томас. Мессир Гийом отпустил его руку.

— Что ж, — обратился он к Элеоноре, — я обезопасил себя от одного проклятого лучника. — Потом помолчал, не отрывая глаз от девушки, и вдруг сказал: — Я снова женюсь и снова заведу детей, и они будут моими наследниками. Ты понимаешь, о чем я, верно?

Стоявшая с опущенной головой Элеонора быстро взглянула на отца и опять потупилась. И ничего не сказала.

— А если у меня милостью Божьей будут еще дети, — проговорил мессир Гийом, — что останется тебе, Элеонора?

Она чуть заметно пожала плечами, словно говоря, что этот вопрос не представляет для нее большого интереса.

— Я никогда ничего у вас не просила.

— А чего бы хотела попросить?

Девушка посмотрела на рябь на воде и немного погодя ответила:

— То, что вы и так мне давали. Доброту.

— И больше ничего? Она помолчала.

— Я бы хотела называть вас отцом.

Мессиру Гийому как будто стало неловко от такого ответа. Он посмотрел на север.

— Вы оба незаконнорожденные, — проговорил он после небольшой паузы, — и я завидую этому.

— Завидуете? — спросил Томас.

— Семья — она как берега у реки. Берега не дают реке менять русло. А незаконнорожденные прокладывают собственный путь. Они ничего не ждут и могут двигаться, куда хотят. — Мессир Гийом нахмурился и бросил в воду камешек. — Я всегда думал, Элеонора, что выдам тебя за кого-нибудь из своих латников. Твоей руки просил у меня Бенуа, и Фосса тоже. Тебе пора замуж. Сколько тебе лет? Пятнадцать?

— Пятнадцать, — кивнула девушка.

— Ты зачахнешь так, девочка, если и дальше будешь ждать, — угрюмо проговорил мессир Гийом. — Так кого же ты выберешь? Бенуа? Или Фосса? — Он помолчал. — Или предпочитаешь Томаса?

Элеонора ничего не сказала, и Томас тоже молчал в смущении.

— Хочешь ее? — грубо спросил его мессир Гийом.

— Да.

— А ты, Элеонора?

Она посмотрела на Томаса, потом снова взглянула на ручей и просто ответила:

— Да.

— Конь, кольчуга, меч и деньги — приданое моей незаконнорожденной дочери, — сказал Томасу мессир Гийом. — Береги ее, иначе снова станешь моим врагом.

Он отвернулся.

— Мессир Гийом, — окликнул его Томас. Француз обернулся.

— Когда вы пришли в Хуктон, — продолжил Томас, сам удивляясь, почему спрашивает об этом, — то забрали с собой одну темноволосую девушку. Она была беременна. Ее звали Джейн.

Мессир Гийом кивнул:

— Она вышла за одного из моих воинов. А потом умерла при родах. И ребенок тоже. А что? — нахмурился он. — Ребенок был твой?

— Она была моей подругой, — уклончиво ответил Томас.

— Хорошенькая подружка, — сказал мессир Гийом, — я ее помню. Когда она умерла, мы отслужили двенадцать месс за ее английскую душу.

— Спасибо вам.

Мессир Гийом перевел взгляд с Томаса на Элеонору, потом снова на Томаса.

— Хорошая ночка, чтобы поспать под звездами, — сказал он. — А на рассвете мы уходим.

Рыцарь пошел прочь, а Томас с Элеонорой сели на берегу ручья. Небо еще не совсем потемнело, в нем оставалось матовое мерцание, как от свечи за роговой пластиной. С другого берега ручья соскользнула в воду выдра. Она вынырнула, и ее шкурка заблестела в вечернем свете. Зверек поднял голову, взглянул на Томаса и, снова нырнув, скрылся из виду, лишь на темной поверхности осталась полоска серебристых пузырьков.

Молчание прервала Элеонора; она произнесла единственные известные ей английские слова:

— Я женщина лучника.

— Да, — улыбнулся Томас.

На рассвете они поскакали дальше, а к вечеру увидели на горизонте на севере столб дыма и поняли, что английское войско продолжает свое дело. Утром следующего дня они расстались.