Армадэль. Том 1

То, что проницательность опытной женщины открыла несколько дней назад, стало явным для Мидуинтера только в эту ночь. Огорчение, поразившее его, когда он услышал признание Аллэна, в первый раз обнаружило истину Мидуинтера. Он осознал, что смотрел на мисс Гуильт другими глазами и с новым чувством в следующий раз после достопамятного свидания в саду майора Мильроя. Он сознавал свой увеличившийся интерес к ее обществу, свой увеличившийся восторг к ее красоте, но до сих пор он не знал, какую страсть возбудила она в нем. Узнав наконец, что эта страсть вполне овладела им, Мидуинтер имел мужество, которого человек с менее трагическим прошлым не имел бы, мужество вспомнить, что Аллэн говорил ему о своих чувствах, и решительно взглянуть на будущее сквозь свои благодарные воспоминания о прошлом.

В бессонные часы ночи он твердо решился принести себя в жертву дорогим интересам своего друга в знак великой признательности, какой он был обязан Аллэну. Твердо пришел он к убеждению, что должен победить страсть, овладевшую им, для Аллэна и что единственный способ победить ее — уехать. Никакие сомнения относительно этой жертвы не волновали его, когда настало утро; никакие сомнения не волновали его теперь. Единственный вопрос, заставивший его колебаться, состоял в том, как ему оставить Торп-Эмброз. Хотя письмо мистера Брока избавило его от необходимости наблюдать в Норфольке за женщиной, которая находилась в Сомерсершире, хотя обязанности управляющего могли быть безопасно оставлены в испытанных и надежных руках мистера Бэшуда, все-таки, допуская эти соображения, душа Мидуинтера была неспокойна при мысли оставить Аллэна в такое время, когда в жизни его приближается кризис. Он в последний раз задал своей совести этот вопрос: «Можешь ли ты положиться на себя, чтобы видеть ее каждый день, а ты должен ее видеть? Можешь ты положиться на себя, чтобы слушать, как он будет говорить о ней каждый час, а ты должен его слушать, если останешься в этом доме?» Опять ответ получился такой, каким он был целую ночь, опять сердце Мидуинтера предостерегло его ради интересов этой дружбы, которую он считал священной, — уехать, пока он мог располагать временем, уехать, прежде чем женщина, овладевшая его любовью, овладеет его способностью к самопожертвованию и его чувством признательности.

Он машинально осмотрелся вокруг. Каждое воспоминание о разговоре, только что происходившем между ним и Аллэном, указывало на то же заключение и предостерегало его, как предостерегало его совесть ехать. Добросовестно ли упомянул он о возражениях, которые и он, и всякий мог видеть в привязанности Аллэна? Предостерег ли он Аллэна — как знание легкомысленного характера его друга обязывало его сделать — не доверять своим первым впечатлениям и испытать себя временем, прежде чем он удостоверится, что счастье всей его жизни зависит от мисс Гуильт? Нет. Сомнение, бескорыстное ли чувство заставить его говорить сомкнуло уста и будет смыкать и в будущем, пока не пройдет пора говорить, терзало Мидуинтера. Разве может удержать Аллэна тот самый человек, который отдал бы целый свет, если бы он имел его, для того чтобы встать на место Аллэна? Был только один способ действия для честного, признательного человека в том положении, в каком он находился. Удалившись от всякой возможности видеть ее и слышать, один со своими верными воспоминаниями о том, чем он был обязан своему другу, он мог надеяться преодолеть свою страсть, как преодолевал слезы в своем детстве под палкой своего хозяина-цыгана, как он преодолевал горе своей одинокой юности в лавке провинциального книгопродавца.

— Я должен ехать, — сказал он уныло, отходя от окна, — прежде чем она войдет опять в этот дом; я должен уехать, прежде чем еще час пронесется над головой моей.

С этим намерением он вышел из комнаты и, выходя, сделал невозвратный шаг от настоящего к будущему.

Дождь все шел. Мрачное небо до самого горизонта было затянуто свинцовыми тучами, когда Мидуинтер, одетый по-дорожному, вошел в комнату Аллэна.

— Великий Боже! — закричал Аллэн, указывая на дорожный мешок. — Это что значит?

— Ничего необыкновенного, — отвечал Мидуинтер. — Это значит только — прощайте.

— Прощайте, — вскочив, повторил Аллэн с изумлением.

Мидуинтер тихо посадил его опять на стул и сам сел возле него.

— Когда вы приметили сегодня утром, что у меня нездоровый вид, — начал он, — я сказал вам, что придумывал способ поправить свое здоровье и намерен поговорить с вами об этом после. Это после наступило теперь. Я уже несколько времени был не в духе, как говорится. Вы сами это приметили, Аллэн, не раз с вашей обыкновенной добротой извиняли многое в моем поведении, которое иначе было бы непростительно даже в ваших дружеских глазах.

— Милый мой, — перебил Аллэн, — неужели вы намерены отправиться в путь в такой проливной дождь?