Арманд и Крупская: женщины вождя

Очень симптоматичное признание! За три года революции и гражданской войны Инесса из жизнерадостной, не старой еще женщины, стремящейся помогать людям, превратилась в какую-то тень человека, как она сама определяет, в живой труп. Что же осталось в ее жизни? Любовь к Ильичу, своим детям и революции. Но и насчет революции Инесса уже испытывает некоторые сомнения. Иначе не было бы в ее дневнике слов о том, что «сейчас иссякает и горячее отношение к делу», что у нее нет больше личных отношений ни с кем, кроме детей и Ленина, значит, нет их и с товарищами по борьбе. Пусть Арманд всегда пропагандировала общественное воспитание детей, ослабление влияния семьи на подрастающее показание. В конце жизни она пришла к двум главным жизненным ценностям: семья и любовь. Эти ценности, олицетворяемые детьми и Ильичом, может быть, даже помимо воли Инессы, оттеснили на второй план думы о революции.

Следующая запись в дневнике Арманд датирована 3 сентября 1920 года. Вот ее текст: «Вчера не писала, ходила гулять, а затем не могла писать, потому что нет лампочки в нашей комнате. Здесь, в Кисловодске, мало еще что налажено. Власть взята недавно — и потому все характерные черты такой начальной стадии власти. Мне теперешний Кисловодск очень напоминает 1918 год в Москве. Такая же неналаженность, такая же непрочность еще власти, связанные с покушениями, беспорядками и пр. Только здесь положение труднее, потому что нет пролетариата, который в Москве и Московской губернии являлся всегда в самые трудные минуты надежной опорой. Здесь пролетариата мало, а в станицах работа проведена еще небольшая, признаться сказать,

не представляю себе, как здесь вести работу.

В станицах много крупных хозяев — богатых крестьян. В горах, по слухам, еще ходят банды белых. На днях убиты были двое ответственных работников. Некоторые больные в связи с этим очень волнуются — боятся нападения. Немного боюсь только за Андрюшу — за моего дорогого сынка. Я в этом отношении слабовата — совсем не похожа на римскую матрону, которая легко жертвует своими детьми в интересах республики. Я не могу. Я неимоверно боюсь за своих детей. Я не могу удерживать их от опасности — не имею права их удерживать. Но страдаю от этого и боюсь за них бесконечно. Я никогда не была трусихой за себя, но я большая трусиха, когда дело идет о моих детях и в особенности об Андрюше. Я не могу даже подумать о том, что придется пережить, если ему придется когда-нибудь пойти на фронт, а боюсь, что ему придется. Ведь войне еще долго продолжаться. Когда-то восстанут наши заграничные товарищи.

Да, мы еще далеки от того времени, когда интересы личности и интересы общества будут вполне совпадать. Сейчас жизнь наша — сплошные жертвы. Нет личной жизни потому, что все время и силы отдаются общему делу. Или, может быть, это я не умею, другие, может быть, и выкраивают себе все-таки хоть небольшой уголок счастья? Странные сейчас отношения между людьми. Вот сейчас наблюдаю сцену, правда, не из настоящей жизни, а из жизни курорта. Прежних старых отношений нет — то, что раньше называлось знакомство. Вообще в жизни люди больше не ходят друг к другу в гости. Отношения больше деловые. Здесь в курорте, в особенности в дождливые вечера, друг к другу ходят «просто так». И все-таки это не совсем то, что было раньше, хотя обывательского в публике, безусловно, еще много».

В этой записи бросается в глаза тревога за судьбу детей. Сразу скажу, что опасения Инессы насчет судьбы младшего сына оказались провидческими. Андрею действительно пришлось идти на фронт, только 21 год спустя, и мать до этого не дожила. В 1941 году Андрей Александрович пошел воевать в составе московского ополчения и на фронте, наконец, вступил в партию. До победы не дожил: подкосила болезнь. Стоит заметить, что та война с Германией, что разразилась 22 июня, готовилась Сталиным вместо так и несостоявшегося «восстания заграничных товарищей». Красная Армия должна была на штыках принести несуществующую «пролетарскую революцию» в Западную Европу. Но случилось так, что Гитлер успел ударить первым, и осенью 41-го сыну Инессы пришлось не Берлин штурмовать, а вместе с другими ополченцами, зачастую не имевшими даже винтовок, собственными телами преграждать неприятелю путь к Москве.

Инесса до последних дней своей жизни продолжала идеализировать пролетариат, верить в необыкновенные способности этого класса к созиданию нового. Трудности с установлением Советской власти и налаживанием нормального быта в Кисловодске и его окрестностях она объясняла почти полным отсутствием в этом районе пролетариев. Вместе с тем, Арманд чувствовала, что что-то не так и в том строе, торжеству которого она посвятила почти всю жизнь. Инесса видела растущий разрыв между личными интересами и поставленными от имени общества целями. Признавалась, что не готова принести своих детей в жертву революции. А именно такая жертвенность провозглашалась общественным идеалом.