- Вряд ли, - не согласился он. – Скорее меня.
- Но вас-то почему? – удивилась я. – Уннер ваша невеста... – я запнулась и поправилась с усилием: - Была вашей невестой. Вряд ли она давала вам повод для ревности, а другие мотивы не приходят мне в голову.
Покосившись на меня, Петтер еще сильнее сжал руль.
- Не называйте ее моей невестой. В тот раз... Ну, когда у нас с Уннер было свидание, я сказал, что не женюсь на ней. – Голос юноши звучал устало, но твердо. – Инспектор решил, что я ее... соблазнил и бросил.
- Не женитесь? - не поняла я, туго соображая от недосыпа. - Почему?
Петтер ударил по тормозам так резко, что меня бросило вперед.
- Вы с ума сошли... – начала я, но договорить он мне не дал.
Притянул к себе, крепко поцеловал в губы.
- Петтер, - растерянно произнесла я, когда он наконец позволил мне вдохнуть.
Он слегка улыбнулся, и я только сейчас поняла, насколько он устал. Вокруг его глаз чернели круги, лицо осунулось. Кажется, не одна я не спала этой ночью.
- Разве вы не понимаете, Мирра? – улыбка мелькнула и пропала, теперь Петтер был убийственно серьезен. – Я же люблю вас! Как я мог жениться на другой? Это было бы нечестно. Я очень виноват перед Уннер, что не сразу это понял.
Я вздохнула. Мальчишка! Не думаю, что Уннер порадовала его честность.
- Петтер, я... – слова словно застревали в горле, а исходящий от Петтера аромат - фиалка и миндаль, немножко сливок – кружил голову. Я сглотнула и попробовала снова: - Петтер, послушайте, все было замечательно, но...
- Но вы не хотите продолжать, - закончил он. Запах аниса будто встопорщил острые углы, и к нему добавилась кислинка петитгрейна. Обида. Отстраненность.
- Ингольв – мой муж. – Тихо напомнила я. Радости это обстоятельство мне не доставляло. – И ваш командир, Петтер. Возможно, потом...
- Потом? – странным тоном повторил он. Отвернулся, завел мотор.
Аромат пихты - смолисто-хвойный, прохладный – звучал раскатисто и гулко. Смирение. И крапивой жалила боль.
Только спустя долгую минуту до меня дошло. Петтер ведь уверен, что никакого «потом» не будет. Что эта история закончится для него, как и для остальных, рудниками или казнью.
Но теперь я знала твердо: я сделаю все, чтобы он жил. Нельзя позволить ему стать одной из жертв этого дурацкого заговора!
- Петтер, - беспомощно проговорила я и замолчала. Что тут можно сказать?
Не глядя на меня, Петтер дернул плечом.
- Не надо,
Сухой аромат чабреца, упрямая резкость эвкалипта... И соленый вкус печали.
А во мне вскипели досада и злость.
- Прекратите! – потребовала я резко. – Зачем вы все усложняете?
- Усложняю? – повторил Петтер горько. – Я бы отдал все на свете, чтобы вы хоть недолго...
Не произнесенное «любили меня» будто повисло в воздухе холодным туманом.
- Не нужно мелодрам, - попросила я, отвернувшись. Я понимала, что причиняю ему боль, но... иначе будет хуже.
Петтер промолчал, и только исходящая от него жаркая перечная горечь выдавала его эмоции.
А меня раздирали противоречивые желания. Хотелось обнять его, попросить прощения за свою резкость. И одновременно – ударить еще больнее.
Безрассудное чувство ко мне принесет ему только разочарование. Нам обоим следует забыть о том, что произошло вчера...
Петтер затормозил на берегу. Сложенные на руле руки, скорбная складка губ... Сейчас казалось, что ему никак не меньше тридцати.
- Я немного прогуляюсь, - выдавила я.
Он молча кивнул, не двигаясь с места.
Я с некоторым трудом выбралась из автомобиля и огляделась. Здесь все было по-прежнему: обрывистые скалы, бушующее внизу море, низкие серые тучи.
Медленно, увязая во влажной глине, я двинулась вдоль берега. Небольшой пляж, как полукруглая сцена, камень, на котором стоял Исмир...
На ступеньках лестницы не осталось и следа льда, но спускаться я не стала.
Подошла к самому краю обрыва и замерла, глядя на воду. Размеренный шум волн, белые клочья пены, неповторимый свеже-соленый аромат...
Как же я люблю море!
Вдали, на глубине, мелькнула гибкая тень, и я невольно сделала еще шажок, всматриваясь в размытую серую мглу горизонта...
И вскрикнула, когда меня рывком оттащили назад.
Разумеется, это был Петтер.
- Что вы... – возмутилась я, но он с силой встряхнул меня за плечи, так, что лязгнули зубы.
- Не смейте! Не смейте! – Петтер тряс меня, как грушу. – Слышите? Не смейте!
Обычно смуглое лицо его было иззелена-бледным и испуганным.
- Прекратите! – умудрилась выговорить я, едва не прикусив язык.
Петтер замер, потом с каким-то сдавленным звуком обнял меня. Сердце его отчаянно колотилось.
- Я так испугался, - признался он мне в макушку. Шляпа моя не выдержала тряски и, должно быть, валялась где-то в грязи.
- Глупости, - возразила я. Надо думать, мальчишка вообразил, что я собираюсь прыгнуть.
Он ничего не ответил, только еще сильнее прижал к себе.
И я, каюсь, не удержалась: уткнулась лицом ему в грудь и глубоко вздохнула. Тяжелый терпкий аромат ветивера – как надежный якорь в этом бушующем мире.