Аромат крови

Esprit triple de Jasmine[23] – 5 грм

Розового масла – 2 капли

Спиртового раствора масла фиалкового корня – 2 капли

Цибетовой настойки – 2 капли

Кумаринового сахара – 5 дециграммов.

20 октября

Брови окрашиваются в темный цвет, причем краска наносится в виде прекрасной дуги, направляющейся к вискам. Если недостаток бровей не слишком велик, то его можно окрасить домашним средством, а именно полупрожаренным на свече миндалем, который тогда, в сущности, не что иное, как жирная косметика. Если дело идет только об улучшении бровной дуги, то можно воспользоваться черными красками, которые наносятся булавкой. Таким же образом наводится линия у ресничного края и удлиняется глазная щель.

Там же

Отдельные господа считают газетчиков порождением сил зла и родственниками вампиров. Грубая и печальная ошибка! Настоящий репортер вовсе не кровопийца и не будет питаться кровью. Предпочитает он более сытную пищу: горе и слезы. Впрочем, любит закусить трагедией или происшествием. Ну а если и попробует крови, то в самом крайнем случае. И только когда потребует редактор. В остальном же – мирные и безобидные существа. Как и любой смертный. Кто не верит, может заглянуть, например, в редакцию «Петербургского листка».

Как здесь славно и приятно! Господа пьют утренний чай, мило беседуют о пустяках, улыбаются и внимательно изучают утренний выпуск в поисках своих статеек. Прочитать опубликованный материал – священный ритуал. Тут все важно: место, куда поставили на полосу, каким шрифтом набрали, лучше крупным, чтоб читать легче, ну и сколько строк редактор выкинул. Но больше всего интересует авторов, удалось ли протащить в статью шпильку или фигу в кармане. Это и есть главный смак работы репортера, а вовсе не кровь. Публикуются они обычно под псевдонимами: «Ш-ов» или «А-нский», так что проехать незаметно по важной персоне или сделать грязный намек – самое главное удовольствие от профессии, как плюнуть с балкона и убежать. А уж если намек политический и редактор его не вычистил, то радость на весь день обеспечена. И пусть его понимает только автор, но всегда можно показать статейку и пояснить, что на самом деле здесь написано. Такие вот они непосредственные личности.

Отчаянно чихнув (все-таки облава не прошла даром), Леонид Данонкин глотнул крепкой заварки с лимоном и развернул выпуск. Имея дело с прекрасным во всех проявлениях – особенно в женской моде, изящных мелочах быта и театральных премьерах, – великий обозреватель как бы парил над общей массой коллег, копающихся в дорожных происшествиях и поломках городского водопровода. Меньше других страдая профессиональным недугом, лишь порой позволял он себе едкие замечания, от которых иные актеры напивались с горя. Слово Данонкина было веским, если не решающим. Если сказал он, что в этом сезоне аромат фиалки будет немодным, – значит, так и случится. И нечего душиться лимонными ароматами. Маэстро был строг, но справедлив, считая, что его тонкий вкус хоть как-то облагораживает грубую действительность. Второго столь влиятельного репортера не было во всем «Листке», да и в столице набралось бы десяток, не больше.

Изучив скучнейшие депеши из Европы и занудный отчет о заседании выпускников кулинарных курсов, Данонкин опустил газету. И невольно вздрогнул.

Перед столом возвышалась невысокая, но коренастая фигура в черном пальто. Гость смотрел слишком прямо, словно пришел выяснить отношения. Данонкин невольно вжался в спинку кресла. И не потому, что вид посетителя напугал. Великий репортер никого не боялся. Но все же кто его знает. Быть может, господин пришел задать строгий вопрос. Например, что это такое, господин репортер, вы начирикали: «И все-таки была изначальная червоточина в полицейской облаве, так что некоторые чиновники участка не приняли в ней участие»? Это какая же червоточина в полиции? Может, просто спросит, а может, и в лоб. По виду сразу не поймешь, что у него на уме. На всякий случай Данонкин улыбнулся и сообщил, как ему приятно. И, о чудо, гость улыбнулся в ответ и даже выразил глубокое почтение. Как видно, статью не читал.