Аромат крови

– Я не о том… – Родион смутился. – Ну, у вас… между вами… кажется, чувства?

– Какие чувства? Хорошая барышня. Умная. Веселая.

– Разве не любите ее? – выпалил наконец и даже покраснел.

– Любите? Нет. Это нельзя. Домой надо. Родители найдут, того и любишь.

– И фокусы не жалко бросить?

– Фокусы? Не жалко. Плохо это все, обман. Димитри Иванович человек добрый, но такой смешной. Все обманывает. Деньги зарабатывает тем. Обманывать нехорошо.

С этим сыскная полиция полностью согласилась. Вот еще доказательство: Орсини не только лгун, но и выдумщик. Ничего не видит, что перед носом делается в его маленьком коллективе. Те еще фокусы.

Тепло простившись, Сданко пошел по своим делам, придерживая массивный сверток, словно невесомый.

А Ванзаров устремился к главному выходу на Фонтанку. Как раз вовремя. Распорядитель Циркин, подбежав в почтительном поклоне, с тревогой спросил: все ли прошло успешно? Не напутали ли чего? А то барышни расходились такие нервные и бледные, словно привидение увидели. Да и госпожа Маслова злая отчего-то, закрылась и не разговаривает. От имени полиции были вынесены уверения, что сотрудники «Помпей» выполнили поручение исключительно. Успех грандиозный.

– Вот еще что… – вспомнил большой полицейский начальник.

Циркин готов был служить, только прикажите.

– Что за фокус готовит Орсини для конкурса?

– О, это большая загадка! Знаете ли, в театре ничего невозможно утаить, все узнают. Но в этом случае – полная неизвестность. Сколько следили и подглядывали – ничего не понятно. Ни разу не могли застать, чтобы готовил реквизит. Запрется у себя в гримерке и что-то такое сооружает. Кажется, даже ассистенту не доверяет. У Сданко и так и сяк выпытывали – ничего не знает. Плотная завеса тайны! Наверняка какой-нибудь головокружительный трюк придумал! Ужасно любопытно посмотреть.

Попросив сообщить о фокусе, если театральные сплетники что-то разузнают, Родион стремительно покинул гостеприимные «Помпеи». Потому что показалась госпожа Маслова. А выражение лица ее не сулило сыскной полиции приятной беседы. Что ни говорите, а призраки с красавицами дружат плохо.

Здание городской судебной палаты торчало над Литейным проспектом, как шапка на лихом ездоке. Массивное строение с колоннами в классическом стиле одним своим видом говорило: с законом, брат, не шутят. Тут все строго и по существу. Так что Николя решил погулять в округе. А Ванзаров отправился в судебное присутствие.

Появление сыскной полиции было встречено судебной властью без должной радости. Прямо скажем: равнодушно встречено. Родиона продержали с четверть часа, пока допустили к архивариусу. Тот, услышав просьбу, счел, что не вправе сам принимать сложные решения, и отправил к старшему судейскому. И следующий оказался не самым доступным лицом. Выслушав просьбу юного чиновника, уже почти отказал. Тут на помощь была вызвана грозная тень полковника Вендорфа и заявление про «особые поручения». На чем бюрократическая машина дала задний ход. Это что же творится, господа? Если чиновник полиции такой круг чиновничьего ада проходит, что говорить об обыкновенных просителях? О них и говорить нечего. Кошмар и волокита. И когда только придут современные порядки?! Быть может, лет через сто двадцать? Ну ладно, отвлеклись…

Ванзарова усадили за чей-то пустующий стол и подложили огромный фолиант, обшитый натуральной кожей. Архивариус напомнил: запрещается делать пометки, подчистки, подтирки, вырывать листки и любым образом портить документ. Что бы он сказал, если бы заметил во внутреннем кармане сюртука мятое дело, украденное из архива департамента? Да выставил бы вон, и все тут.

Забота чиновника дошла так далеко, что он собственноручно перекинул подшитые листы и ткнул ногтем в следах въевшихся чернил в нужный. А быть может, не хотел, чтоб пришлый совал нос в постороннее. Как видно, полноватый юнец не вызывал доверия у хранителя бумаг. Отойдя недалече, тот продолжал наблюдать за неприятным субъектом.

Но служебное мракобесие мало трогало. Родион углубился в текст.

Оставим его в покое, пусть читает. А пока разберемся с документом, которого Ванзаров добивался с таким трудом. Документ этот был не чем иным, как духовным завещанием господина Агапова, или просто: завещанием. По наследственному праву, принятому в империи, своим наследникам можно было оставить два вида завещаний: крепостное или домашнее. С первым разбираться не будем потому, что Иван Платонович составил домашнее. А это значит, что завещание такое могло храниться завещателем у себя дома, или у нотариуса, или же внесено в Опекунский комитет, или, на худой конец, отдано в Попечительский комитет Человеколюбивого общества. Король российского мыла выбрал самый простой путь и отдал в Попечительский комитет, о чем была сделана запись.