Ароматы

— Хорошо, как хочешь. — Арман помедлил, думая, как добиться примирения или по крайней мере уступки со стороны отца. — Я не хотел оскорбить твои чувства. Я люблю и тебя и маму. Но пойми, я должен реализовать себя, а то упущу время, и уже ничего не смогу. Если мне не удастся, то я смирюсь, но я должен попытаться! Если же я добьюсь успеха, то прославлю имя Жолонэй!

— Арман, — сказал отец уже более мягким тоном, — ты ничего не понимаешь в делах. У тебя исключительные способности, и выше моих собственных, я признаю это. Но ты хочешь начать свою битву в Париже — столице мировой моды, средоточии богатства и власти. Молодой человек не может здесь пробиться без денег и покровительства.

— Я должен попытаться!

Морис отвернулся от сына и сказал отрывисто:

— Ну что ж, попытайся… — В голосе его уже не было гнева.

Арман снял небольшое помещение на Монмартре, между Сакре-Кёр и площадью Пигаль. Квартал был оживленный и густонаселенный, но, как он вскоре обнаружил, не подходящий для его целей. Там жили бородатые художники в беретах, певички и девушки из мюзик-холла, на улицах торговцы фруктами и зеленью толкали свои тележки мимо выстроившихся в ряд у стены проституток в черных чулках, — одним словом, это был Монмартр. Здесь находил сюжеты своих картин Тулуз-Лотрек, эти живописные улочки рисовал Утрилло, но для юноши, который стремился покорить Париж и добиться успеха и славы в области бизнеса, Монмартр подходил не более, чем кладбище Пер-Лашез.

Поняв свою ошибку, Арман немедленно отказался от квартиры, потеряв двухмесячный аванс, — хозяйка тем не менее была в ярости. Он быстро нашел унылое и холодное помещение на бульваре Хаусана, на небольшом расстоянии от Вандомской площади и улицы Шамброн. В ноябре у него уже почти не было денег. Утром он пил кофе с хлебцем в соседнем маленьком кафе при табачной лавочке, иногда позволяя себе такую роскошь, как рогалик или бриошь. Днем он съедал — дома или на улице, во время прогулки, — бутерброд с кусочком сыра или дешевой колбасы, а иногда просто кусок хлеба и яблоко.

Настали холода, и в его комнате было холоднее, чем на улице. Но Арману было всего двадцать четыре года, он был жизнерадостен и полон надежд. На парижских улицах его бодрил дух печеных каштанов, потрескивавших на уличных жаровнях, запах свежей типографской краски утренних газет, которые совали прохожим мальчишки-газетчики, дым сигарет «Голуаз», которые с наслаждением курили мужчины, запах из баночек гуталина у ног мальчишки-чистильщика, аромат духов от пушистых шубок женщин. Иногда он заговаривал с женщинами, иногда знакомился. Владелец кафе при табачной лавочке предложил ему работу официанта. В кафе было всего четыре столика. Арман подавал, мыл тарелки, чистил подносы и даже мыл полы. Чаевых практически не было, но он получал еду и даже стакан вина. Заработка едва хватало на жизнь, и он устроился на вторую работу — с шести утра разносил по всему Парижу посылки, а в полдень появлялся в кафе, где начинался его второй, десятичасовой рабочий день. Накануне Рождества он падал с ног от усталости и был совершенно подавлен мыслью о том, что впервые в жизни проведет Рождество в одиночестве. Праздничная атмосфера проникла даже в маленькое кафе, и обычно прижимистые покупатели заказывали лучшие сорта коньяка.

Неся на подносе бутылку «Арманьяка», Арман, не веря своим ушам, услышал знакомый голос: — Да неужто это ты, Жолонэй!

За столиком у окна ему улыбалось знакомое лицо — круглое, жизнерадостное, с ямочками на щеках, со вздернутым носом над тонкими усами. Это был одноклассник Армана, известный в школе под прозвищем Патто — херувима художника Возрождения. Отец его был столяром-краснодеревщиком и после школы сын избрал профессию отца.

— Пьер Дю Пре! — воскликнул Арман, быстро поставил заказ и кинулся обнять приятеля.

Патто хлопнул его по спине, поцеловал в обе щеки, но потом отстранил и с искренним огорчением воскликнул: — Да что это с тобой, старина! Как ты плохо выглядишь! Это ты-то — жемчужина нашего лицея, наш гений, сразу поднятый на щит императрицей Шанель!

Арман снова обнял Пьера и счастливо засмеялся. Он понял, что не смеялся и даже не улыбался уже много недель. Сев рядом с Пьером Дю Пре, Арман рассказал ему свою историю. Он забыл об усталости и, снова воодушевленный своим замыслом, уверял Пьера, что, решившись уйти от Шанель, непременно создаст собственное дело.

— Браво! — приветствовал его Пьер, когда он закончил свой рассказ. — Словно Феникс, рождается новый Шанель! Моложе, повыше ростом и другого пола, лишенный преимущества превращать своих любовников в спонсоров.

— Не надо злословить! — прервал его Арман. — Мадемуазель Шанель гениальна!

— Ладно, ладно, — улыбнулся Пьер. — Защищаешь честь женщины. Но ты тоже гений, не правда ли? Почему же герцогиня Вестминстерская тебе не дарит яхту и парфюмерный салон?

— Помоги мне найти хоть какую-нибудь герцогиню, Пьер, — засмеялся Арман. — Я ее ищу, а она от меня прячется. — Арман улыбнулся, радостно принимая добродушное подшучивание Пьера.