Артефактор под прикрытием

— Добрый день! — голос непривычно хриплый от волнения, но, по крайней мере не срывается. — Я репортёр…

— Я знаю, — резко обрывает меня Амир.

Оборачивается. Смотрит прямо в глаза и, я понимаю, что мне не показалось. Он узнал меня! Но, как? Как такое возможно?

По плотно сжатым губам скользит едва заметная улыбка. Усталая, сдержанная, но такая родная. А в грозовой синеве взгляда проступают тёплые искорки.

— Я всё знаю, — повторяет Амир.

Едва сдерживаюсь, чтобы не броситься ему на шею и разрыдаться. Только в последний момент понимаю, что выдам с головой нас обоих.

— Вы правы, — нарочито громко продолжает он, — это действительно лучшая работа из всех, что представлена в музее.

Снова улыбается, на этот раз скупо и сдержанно. И я понимаю, что люди дона Герры ближе, чем мы думали. Даже сейчас, в этом зале за нами наблюдают.

— Большинство искусствоведов считают, что это не только лучшая работа Карима иун Саванга, но и самое уникальное произведение из всех, посвящённых Смуте, — говорю я, пытаясь поддержать образ журналистки, — вы согласны с этим?

— Частично, — сухо отвечает Амир, глядя мне за плечо.

Он сзади. Шпион Герры или Крэса… Проклятье… Знать бы ещё, ради кого он здесь?

Просто следит за Амиром по приказу начальства или наш маскарад уже раскусили?

Амир вновь собирается отвернуться к картине, делая вид, что наш разговор его утомляет, и я понимаю, что следят только за ним.

— Вы знаете мастеров лучше Карима иур Саванги? — выпаливаю наугад.

— Знаю. Лично мне очень нравятся работы Вардиги.

Он специально коверкает имя Эвона Вандиги, а я едва не роняю блокнот.

Варди?! Он всё слышал через Варди?!

Вот значит, почему он сразу узнал меня и даже не удивился…

Но, если в паучке стояла прослушка, он должен знать и обо всех планах врага?

— Может, расскажете о своих любимых работах Вандиги? — спрашиваю я, надеясь услышать ещё хоть одну подсказку.

Скажи хоть что-нибудь, Амир, хоть намекни, как тебе помочь!

— Мне нравятся все его работы, — отвечает Амир, — Вардига единственный, чьи работы непросто впечатляют, они проникают в наши души и вытягивают на поверхность всё, что мы хотели бы скрыть. Мне кажется, невозможно смотреть на его картины, не выдав своих истинных чувств и намерений.

Делаю вид, что записываю его ответ, а сама пытаюсь бегло проанализировать каждое слово, найти и понять скрытый смысл сказанного.

«Варди подслушивал их разговоры. Я знаю всё об их планах.»

Скорее всего, он это имел в виду. Но я могу и ошибаться…

Проклятье! Как бы узнать, кто именно из посетителей работает на Герру и подать Джареду сигнал, чтобы он отвлёк его?

Мне нужно ещё пару минут. Хотя бы минута!

Сказать, что он не один. Мы поможем. Хотя, если он подслушивал наши разговоры через Варди, то должен знать, что мы хотим любой ценой спасти пленников.

— Да, его работы уникальны, — говорю вслух, — но, мне кажется, что если бы не поддержка семьи, Вандига не смог бы осуществить задуманное.

Пытаюсь намекнуть, что мы сможем защитить его и вытащить Лючию. Амиру нужно только намекнуть, кто следит за ним и где держат маму.

— Семья, скорее, была его слабым местом, — в голосе Амира слышится неприкрытая боль, и я понимаю, что не ошиблась.

Мама у них…

— Но, я уверена, что были и те, кто поддерживал его в трудные минуты.

Услышь меня, Амир! Не пытайся, как всегда, всё решить в одиночку!

— Возможно, вы правы, — неожиданно соглашается он, — но сомневаюсь, что Мастер рассказывал все свои тайны. В работах Вардиги слишком много еретических идей, чтобы посвящать в них близких.

Нет…

В зале Равновесия жара и духота, но меня прошибает холодный пот. И кажется, что в комнате началась метель.

Ересь…

Я поняла, о чем говорит Амир…

О своих поздних исследованиях и разработках, ставших его самой страшной тайной. То, чего никто не должен был узнать.

Случайность, которая привела к рождению чудовищ, от которых мы едва успели избавиться.

Амир поклялся, что эта тайна умрёт вместе с ним. Он слишком хорошо понимал, что не все испугаются и осознают последствия подобных экспериментов. Некоторые, наоборот, захотят воспользоваться управляемыми безликими монстрами в своих целях.

— Я не могу с вами согласиться, — хриплю я, — одна из картин Вандиги называлась «Уничтожение ереси». И это одна из его лучших работ.

— И самых страшных, — в тон мне отвечает Амир. — Я видел оригинал и часто жалею, что не могу забыть этого.

Невпопад черкаю что-то в блокноте. Мы говорим об одном и том же…

Старый эксперимент, который должен был навсегда умереть в стенах его первой лаборатории. Амир уничтожил все записи об этом. Но у него была абсолютная память.

Мастер не забывал ничего.

— Нельзя победить ересь в одиночку, — цитирую строки из Белой книги, пытаясь придумать, как отговорить его от этой безумной затеи, — и идя по пути разрушения, нельзя построить новый мир. Пролитая кровь порождает лишь новую бойню.

Ты не справишься с этими монстрами Амир…

— Всё не так просто, как вы думаете, мисс. Иногда нам не остаётся ничего, кроме войны. Вы видели картину «Битва под Ранзой»?

Видела… Жуткое полотно, посвящённое последней крупной стычке между оборотнями и вампирами.