Артемий Волынский

Незнатные и несведущие по этой части следователи Андрей Иванович Ушаков и Иван Иванович Неплюев насторожились и приказали доставить из Герольдмейстерской конторы в Тайную канцелярию родословную книгу и гербовник и «справит-ца, не имеетца ль во оных о роде Волынских какова описания и доложить». Требуемые книги были доставлены, но в них так и было написано: «Лета 6888 году прииде к Москве к великому князю Димитрию Ивановичю Донскому из Волынские земли князь Дмитрей Михайлович Волынской. И великий князь Димитрей Иванович всеа Росии дал за него сестру свою княжну Анну…» Так одинаково — с имени славного основателя — начинались родословные росписи, которые в 1686 году подали в Разрядный приказ члены разных ветвей рода Волынских^{13}.

Сомнения в правоте обвиняемого отпали, но едва ли это пошло ему на пользу. В объявленном во всенародное известие печатном манифесте от 7 июля 1740 года о казни Волынского и его сообщников бывший министр был признан выходцем «из самого простого и убогово дворянства», который «токмо единою нашею высочайшею императорскою милостию обогащен и произведен был; однако ж от наглой своей высокомерности в такое уже злоумие впал, что дерзнул бессовестно наши государственные гербы к себе присвоять и беззаконно к высокой нашей императорской фамилии свойством себя причитать».

Это был монарший ответ на притязания «раба». Однако, как ни странно, и Волынский, и обличавший его манифест были по-своему правы: знатный род министра претерпел за почти четыре столетия немало превращений. Его основатель, князь Дмитрий Боброк-Волынский прибыл в Москву, правда, не в 1380 году, а где-то между 1366 и 1368-м, когда его тезка, молодой московский князь, уже утвердился на великом княжении Владимирском. Факт выезда Дмитрия Михайловича представляется несомненным, но вопрос, чьим потомком он был и к какой династии, русской или литовской, принадлежал, остается без однозначного ответа.

Родословные Волынских и летописи не называют ни его предков, ни владений. Некоторые ученые полагают, что славный воевода был сыном князя на Волыни Кориата Михаила Гедиминовича. Однако источники упоминают и других волынских владельцев — в том числе потомков «короля» Даниила Романовича Галицкого князей Острожских. Сына одного из них, Михаила Даниловича, также называли князем Волынским. Еще одного князя Михаила (возможно, Михаила Наримантовича Пинского) великий князь Литовский Ольгерд в 1349 году отправил вместе со своим братом Кориатом в Орду «просити себе помощи» против великого князя Московского и Владимирского Семена Гордого^{14}

. Наконец, сам Артемий Петрович вроде бы считал себя потомком князя Дмитрия Алибуртовича, племянника Ольгерда Литовского. Но это имя содержится только в поздней копии 1721 года с недатированной грамоты, содержание которой вызывает сомнение^{15}.

Однако кем бы ни был предок Артемия Петровича, он занял видное положение в окружении московского великого князя, женившись на его сестре Анне, сражался с ратями Ольгерда и в 1372 году первым целовал крест при заключении перемирия с Литвой^{16}

. Зимой 1379/80 года он водил московские полки «Литовьскыя городы и волости воевати»^{17}.

«Нарочитый полководец» Боброк-Волынский стал организатором победы на Куликовом поле. Одна из самых блестящих страниц «Сказания о Мамаевом побоище» повествует о том, как в ночь перед сражением вещий воевода «Дмитрей Боброков Волынец всед на конь, и поим с собою великого князя, и выехаша на поле Куликово, и сташа среди обоих полков». Дмитрий Московский выслушал пророчество Боброка о предстоящей победе и о тяжелой цене, которую придется за нее заплатить: «Слышах землю плачющу… горко зело и страшно… и знаеми мне суть и явни; и уповай на милость Божию, яко одолети имаши над татары, а воиньства твоего христианьскаго падет острием меча многое множество». В начавшемся наутро сражении Волынский, командовавший засадным полком, сумел удержать рвущихся в бой воинов до того момента, когда татарский натиск на правом фланге опрокинул русские силы и воины Мамая уже торжествовали победу. Тогда Боброк принял решение: «Наше время приспе, и час подобный прииде!» — и ударом своего полка переломил ход битвы.

В последний раз Дмитрий Боброк упомянут в летописи под 1389 годом, когда его призвал к своему смертному одру Дмитрий Донской. В завещании князя Дмитрий Михайлович назван первым свидетелем из десяти знатнейших московских бояр^{18}. О том, что случилось с ним после, источники молчат; не исключено, что он погиб в 1399 году на реке Ворскле, сражаясь под знаменами великого литовского князя Витовта. Есть также предположение, что боярин Боброк и его жена Анна приняли монашество — возможно, после смерти сына Василия, разбившегося при падении с лошади^{19}. Так или иначе, судьба удалого воеводы по-прежнему остается загадкой.