Артемий Волынский

В других случаях Волынский с Черкасским стояли на своем, и Остерман вынужден был уступать. Например, Андрей Иванович настаивал на посылке в армию члена Военной коллегии генерал-майора Игнатьева для укомплектования полков и приведения их «в доброе состояние». Волынский и Черкасский сочли эту командировку нецелесообразной: «Игнатьева отправить невозможно для того, что он в нынешнее время для многих и так важных дел при Военной коллегии весьма потребен», — и генерал остался на своем месте^{334}.

Однако министр не собирался ограничиваться текущей политикой. После только что закончившейся Русско-турецкой войны Волынский и его «конфиденты» попытались наметить новый долгосрочный курс внутренней политики — в этом случае Артемий Петрович выступал как признанный политический лидер во главе группы единомышленников.

Министр и его «клиенты»

В механизме функционирования любой монархии «старого режима» действовали не только официальные лица и органы власти с громкими названиями, но и неформальные институты. Вельможи того времени заключали неформальные, но весьма влиятельные союзы, составляли придворные «партии»; вокруг милостивца-«патрона» группировались его родственники и приверженцы-«клиенты».

Некоторые исследователи пытались объяснить перипетии российской политической системы послепетровской эпохи борьбой сменявших друг друга или деливших власть нескольких «опорных» кланов (Салтыковых, Нарышкиных, Трубецких)^{335}. Однако такая схема не всегда «работает», поскольку она основана исключительно на родственных связях, в то время как переплетения родства предполагали возможности выбора^{336}

. К тому же историки уже подчеркивали эфемерность таких родственно-политических отношений, которые «использовались, когда это было выгодно, и забывались, когда это становилось политически целесообразно»^{337}. Исследования показали, что в России существовал клиентелизм монархического окружения, родственный, земляческий, должностной^{338}

.

Комплекс документов, сложившийся в связи с работой трех комиссий по делу кабинет-министра А. П. Волынского (двух следственных — «генералитетской» и для разбора финансовых злоупотреблений — и комиссии по «описи пожитков»), позволяет нам представить ближайшее окружение Волынского. Похоже, у Артемия Петровича не было опоры в лице родственников: былая клановая солидарность ушла в прошлое. Старая элита «государева двора» смогла приспособиться к новым требованиям государственной власти и сохранить как свой высокий статус на службе, так и размеры землевладения^{339}. Приток выдвиженцев (не из низов, а в первую очередь из рядов московского дворянства) порождал недовольство старых родов. Но при этом для политической культуры даже высшего слоя дворянства петровского и послепетровского времени характерно отсутствие корпоративной солидарности: состав придворных «партий» быстро менялся. К тому же новый порядок вел к возрастанию зависимости статуса и благосостояния дворян от воли монарха. Члены такой элиты рассматривали друг друга в качестве конкурентов в борьбе за карьерное продвижение. Незамкнутость же «служебной» элиты и высокие темпы ротации порождали неприязнь к «выскочкам» (хотя нередко аристократы сами были вчерашними выдвиженцами).

Всё это препятствовало складыванию сословной солидарности, что осознавалось просвещенными современниками. Князь М. М. Щербатов сетовал на упадок «духа благородной гордости и твердости» дворян, оставшихся под самодержавным произволом «без всякой опоры от своих однородцов». Так было и у Волынских: члены «фамилии» (включая нижегородского вице-губернатора Ивана Михайловича) не делали карьеру с помощью кабинет-министра и не были приближены ко двору. Сам Артемий Петрович в процессе «восхождения» нуждался в благожелательном отношении влиятельных персон и, по его словам, «стремился быть под первыми» — сначала заручился поддержкой С. А. Салтыкова, затем — К. Г. Левенвольде и Э. И. Бирона.