Артур

На Гвальхмаи жалко было смотреть. Он упал на колени перед Мирддином, склонил голову и покорно простер руки.

— Прости меня, Эмрис. Если бы я знал…

— Но ты чист. Я тебя не виню, не вини и ты себя. Ты ничего не знал.

— Так в чем состоял замысел Морганы? — спросил я, сгорая от любопытства узнать остальное.

Мирддин покачал перевязанной головой.

— Вот этого-то я никак понять и не мог. Во сне и наяву вопросы жалили меня, словно растревоженный осиный рой. Зачем? Зачем? Зачем?

Я молился Святому Духу о вразумлении. Я постился и молился. Постился и молился, что твой епископ, а сам все ехал и ехал вглубь Ллионесса.

И вот однажды утром я проснулся и подумал, что Морганой, Царицей воздуха и мрака, руководит страх. Все так просто! Почему после стольких лет она вдруг решилась действовать? Значит, что-то ее толкнуло, и это что-то — страх. Моргана боится.

Что могло вызвать такой страх? Думай! Чего бояться тьме, если не света, открывающего тайны пустого сердца? Чего бояться злу, если не блага?

Я спрашиваю тебя, Бедуир: кто стоит между Морганой и исполнением ее чудовищных желаний? Чье правление возвещает начало Летнего Царства? Кто Летний Владыка?

— Артур, — отвечал я. Мирддин сам много раз нам это говорил.

— Да, да. Артура она и боится. Сила его на этом свете растет, и ей это — нож в сердце. Когда сила Артура возрастает, ее идет на убыль, а для Морганы нет ничего горше.

Да, она боится Артура. Но еще больше она боится меня. Ибо это я поддерживаю Артура. Он силен моей силой. Без меня ему не устоять, он еще не настолько окреп. А значит, чтобы победить Артура, надо прежде уничтожить меня. И она вне себя от ненависти и страха.

Из-за этого страха, заключил я, она уничтожила селения Дивного Народа. Почему? Потому что погибель ее — в последних из детей Атлантиды. Да, это так. Это мне было явлено, но лишь самая суть. Я не знаю, что это за погибель.

Потому, чтобы спасти себя, она должна истребить весь Дивный Народ. Значит, скоро она попытается уничтожить Аваллаха и Хариту, как уничтожила Дивный Народ в Броселианде и Белина в Ллионессе. Она должна стереть с лица земли их всех, чтобы хоть немного унять неумолимый страх. И опять-таки она должна покончить со мной.

Отравленное питье и кинжал — но тут помешал Пеллеас. Да, это было бестолковое, детское покушение. На мой позор, оно едва не удалось: я ждал от Верховной блудницы чего угодно, но не этих ребяческих хитростей.

Это само по себе загадка, но ответ проще простого. Мы с Пеллеасом были в ее власти, но уцелели. Почему? Я скажу: у нее не было сил нас уничтожить. Все ложь! Все в ней — ложь! Она может околдовать и заморочить, но не может убить. Говорю тебе, не может, иначе бы непременно убила.

Мирддин словно позабыл, кто с ним, и воображал, что говорит с Пеллеасом. Неважно. Слова его меня зачаровали. Я видел в них скрытый свет правды, такой ослепительной, что ее и вымолвить страшно.

— Каким же я был ослом! Как и все остальное в Моргане, сила ее хваленого колдовства — ложь! Да, по большей части хватает и этой силы, к тому же она заметно выросла в последнее время. Броселианд был первым предвестием.

О да, Моргана не теряла времени даром. Собирала рассеянные нити подвластных ей сил, объединяла разрозненные пряди своей мощи, точила оружие — вот чем она занималась со времени неудавшегося покушения. И во многом преуспела.

Не сомневайся, она собиралась со мной покончить. И поскорее — до того как Артур укрепится в Свете, до того как расцвет Летнего Царства лишит ее силы творить зло.

Значит, ее цель — найти меня и уничтожить, тогда уже ничто не сможет ее остановить. Она будет все возрастать в силе, по мере того как брошенные ею зерна дадут всходы. И не исчислить бед, которые она причинит.

Не буду тебе лгать, я впал в отчаяние. Я все понял; я все видел ясно, но был бессилен предупредить. Душа моя скорбела. Быть может, уже поздно. Я рыдал от своей никчемности.

И все же Живой Свет дал мне силы заглянуть в самую тень отчаяния, в жуткую сердцевину того, что я ненавидел и чего страшился всю жизнь. И я увидел… вот что я увидел; хвала Спасителю, я увидел, что моя единственная надежда — в сражении с ней. Я — и никто иной — должен встать на ее пути.

Слабая надежда, подумаешь ты. Однако я рассудил, что это мое единственное оружие и никто не даст мне другого. Что ж, я принял его с раскрытым сердцем и просил Бога о мудрости, дабы правильно воспользоваться этим оружием.

Потом я стал ждать. Я постился и молился, а когда понял, что час наступил, то пришел на это место. (Я понял, что Мирддин говорит о скале, на которой я его отыскал.) Я не думал, погибну я или останусь в живых, — говорю тебе, это было уже неважно! Я охотно бы отдал жизнь, чтобы навсегда разделаться с Тьмой.

Удивительно, но едва я ступил на эту дорогу, как покой снизошел на меня в обличье разумения. Ибо я понял наконец, что Моргана скована страхом — страхом перед Артуром, передо мной, перед Царством Лета, как ни хотела бы это скрыть.