…Слышу голоса, текущие ручейками из-за неплотно сомкнутых створок. Мать и отец спорят в уютной глубине материнского соляра. Отец то повышает голос едва ли не до крика, то понижает, начиная увещевать супругу, втолковывать ей, неразумной женщине, что имперцы, похоже, забыли о пожаре недавнего мятежа, что нельзя давать им по первому требованию всё, чего они ни пожелают, что гордые дочери островов не безвольные харасанские рабыни, чтобы покорно подниматься на кровавый алтарь Империи, словно древние жертвенные девы на заклание. Мать не говорит громко, как и всегда, но молит мужа одуматься, не возвращаться к тому, что ещё не исчезло в омутах забытья. Напоминает, что такова женская доля – подчиняться мужчинам, не суть важно, отцу ли, супругу или государю, и терпеть, скрывать что измышления истинные, что чувства беспокойные, что силы незаконные, ждать да богов о милости молить. Повторяет снова и снова, что император не возьмёт ни одной девы с островов, даже сейчас, когда срок близок, а значит, и страшиться нечего.
Нет.
Если бы дело было только в происхождении…
Возражения отца вторят моим мыслям – не такая наша дочь, она особенная, а всякому известно, что случается с особенными людьми на континенте. Не такая она, чтобы терпеть, подчиняться и скрывать.
Верно, не такая.
Качаю головой, отступаю как можно осторожнее, бесшумнее от двери и тороплюсь в своё укрытие, в свой тайный уголок в дальней части покоев. Движением руки зажигаю огнёвку, запираю дверь и просматриваю разложенные на столе бумаги, заполненные моей рукой, но буквами элейского алфавита. Так надёжнее – если и увидит кто чужой, то прочесть не сможет, – и слуху приятен этот язык, а глаза радует изящная вязь почти забытого прошлого. Не устаю восхищаться его красотой, мелодичностью, меткостью слова. И всяко лучше, чем те примитивные символы, что в ходу у этих отсталых чернокнижников континента.
Я буду свободна. Никто в целом свете не остановит меня, не удержит, не подрежет крылья.
Не вынудит стать суженой императора смерти.
Родители не пострадают, имперцы не посмеют причинить им вред. Не настолько же они дикари? И как только представится возможность, я найду способ отправить матери и отцу весточку, что со мною всё хорошо, что их дочь жива и находится в лучшем месте, нежели сейчас. Они поймут.