Асфоделия. Суженая смерти (СИ)

Из-за задержки вылета кортеж прибыл в столичную резиденцию позже, и половина кораблей ещё долго кружила над рекой и крышей дворца в ожидании, когда освободятся площадки для посадки. Нас с Жизель поселили в тех же покоях, что и раньше, как, впрочем, и Нарциссу с Брендеттой. Кили столь растерянно, непонимающе смотрела то на меня, то по сторонам, что я заподозрила, что мне как неимператорской невесте следует находиться в каком-то другом месте, а не с девами жребия. Да и назначенный рыцарь со служанкой мне, наверное, больше не положены. Но никаких указаний свыше не поступило и всё осталось как прежде.

По крайней мере, пока.

Оглашения имени суженой монарха мы тем вечером так и не дождались.

Как и самого правителя, решившего отужинать в своих покоях, в кои-то веки в одиночестве, без компании приближённых.

Утреннее благодарение своим присутствием Стефанио, тем не менее, почтил. Меня посадили на прежнее место, на первую скамью, между императором и Эветьеном, и я, плюнув на приличия, придвинулась ближе к жениху. Не скажу, что я в таком уж неимоверном восторге от нашего обручения по приказу, но и не жаловалась. Хуже другое – даже мне, не всё ещё понимающей в местных реалиях и правилах, очевидно, что затягивание с оглашением не идёт на пользу ни нам, ни Стефанио. Многие приехали ко двору сугубо из-за отбора, поприсутствовать при большом событии, узнать все подробности из первых уст, первыми же выказать своё почтение новой супруге государя и получить кое-какую выгоду. Кто-то намеревался пристроить в свиту императорской жены своих дочерей, кто-то сам надеялся на хорошую должность, кто-то чаял заручиться высокой поддержкой, а кто-то, наоборот, полагал, что его поддержка потенциальной императрицы может принести немалые дивиденды в будущем. Никто не вспоминал о женщинах, сидевших подле правителя прежде, о них не говорили и не называли их имён, словно ни одной из них не существовало вовсе.

Нынче время шло, а имя четвёртой жены не называлось, будто она уже заранее обратилась призраком, тенью, присоединившейся к предшественницам. Открыто, разумеется, придворные не роптали, но втихомолку удивлялись, недоумевали и делились недовольством.

После завтрака Эветьен как ни в чём не бывало перехватил меня и увёл заниматься.

Магией, конечно.

Тисон не отставал.

В отличие от обширного парка вокруг Эй-Форийи, маленький, продуваемый ветрами кусок набережной не годился для несанкционированных уроков волшебства, поэтому в качестве классной комнаты Эветьен избрал здешнюю библиотеку. Подобной парковой зоне, библиотека столичного дворца основательно уступала загородной «коллеге» и размерами, и количеством книг. Отдельного читального зала нет, основной освещался единственной сферой. Усадив меня за столик и передвинув сферу поближе, Эветьен разложил на столешнице чистые листы желтоватой бумаги и два чёрных грифеля, заточенных с одного конца, и предложил что-нибудь написать. Тисон, державшийся в стороне, но отказавшийся выходить за дверь, посмотрел на брата как на сумасшедшего. Я тоже. Ещё и попыталась высказать своё возмущение одним взглядом. Эветьен безмятежно повторил просьбу и посоветовал Тисону не подсматривать, а то трепетная фрайнэ стесняется.

Убедившись, что Тисон стоит так, чтобы не увидеть написанного, я нерешительно взяла грифель.

Вот тут-то затаилась подстава.

Писала я исключительно на русском. Во всяком случае, собственные мысли на бумаге излагались на родном, я ясно это видела, и переводиться чудесным образом на франский они отчего-то не спешили. Я написала несколько предложений попроще вроде «мама мыла раму», переписала выуженное из недр памяти стихотворение Лермонтова, сохранившееся со времён школьной зубрёжки, и полюбовалась, с каким задумчивым выражением Эветьен рассматривал мои каракули. Затем я всё это читала вслух, правда, стихотворение больше по памяти, чем с листа, ибо почерк был крив до безобразия и слегка выровнялся лишь по прошествии некоторого времени и энного количества строк. По лицу Эветьена поняла – читаю тоже на родном. Однако стоило оторваться от листа и перейти к разговорной речи, как оная мгновенно вернулась к франской. Сама я перехода не замечала в упор и только по уточнениям Эветьена понимала, когда моя речь превращалась для него в нечто диковинное. Тисон и вовсе смотрел на нас как на съезд шаманов, бегающих вокруг с бубнами и периодически бормочущих что-то на неведомом языке.

Эветьен снял с полки первую попавшуюся книгу, и я попробовала переписать абзац оттуда. И снова чудеса – пока я читала, то всё прекрасно понимала, но как только принялась за перепись, то буквы словно мигнули и обратились чужими. Я видела, что одни были похожи на известные мне, а другие нет, и не столько переписывала, сколько старательно выводила незнакомые. Хорошо хоть, не иероглифы, иначе, боюсь, совсем беда была бы.

Начинаю вчитываться в текст – понимаю.

Пишу – выходит черти что.

Перечитав пару раз подопытный абзац, отодвинула книгу и попробовала написать как получится. Получился этакий кособокий технический перевод на русский.