Ашхабадский вор

Он не торопился вновь высовываться, мало ли что. Например, краем глаза он поймал блик оптического прицела, не ухватилэто сознанием, а от снайперской пули его уберегло лишь то, что вовремя убрал голову за ограду... Хотя вроде бы не бликовало ничего. Тогда, что же?

И он вдруг понял. Ну конечно!

Дверь! Он, Алексей Карташ, заходил вчера в здание последним, больше никто из них ДК не покидал. И он плотно закрыл за собой тяжелые двери, расчистив ногой мешавшие навалы песка. Сейчас же на этих горках песка явственно просматривалось небольшое углубление прямоугольной формы – след отходивший от косяка двери. Такойслед при песчаной поземке, что вовсю метет по городу, может продержаться совсем недолгое время. Какие-то минуты. Значит, кто-то только что вошел и прикрыл за собой дверь…

Хотя, опять же, мало ли кто может шляться. Может быть, в городе остались жители. Но, как он сам же и сказал давеча Гриневскому, будем жить по вере в худшее. Значит, будем считать, что некто, к кому не стоит выходить с распростертыми объятьями, проник в ДК. Где сейчас и пребывает.

Карташ выскользнул с балкона в коридор и, стараясь ступать тише барса, но вместе с тем и не медлить, вернулся в актовый зал.

Гриневский справился с порученным делом – женщины его стараниями проснулись, судя по их сосредоточенным лицам вполне прониклись ситуацией, вроде не собирались паниковать и, главное, были полностью обуты-одеты-застегнуты, так что можно уходить. Карташ запрыгнул к ним на сцену.

– Похоже, гости в доме. Поэтому быстро исчезаем с открытых мест, заляжем вроде как в засаде – я тут присмотрел подходящее местечко – и будем оттуда глядеть, любуясь, кто нарушает наше счастье.

– И что потом? – спросила Маша.

– Потом по ситуации.

Карташ отвел их всех недалеко, в глубь сцены. Женщин он определил за положенный на бок шкаф, на котором вдобавок ко всему стояла дюралевая тумба. С этой позиции они смогут в случае чего быстро добежать до второго, закулисного выхода из зала в коридор. Гриневского он оставил, если смотреть из зала, с левого края. Таксист залег за стопкой панелей из ДСП, в случае надобности он прикроет отход женской половины отряда. Себе Карташ подобрал место с правого края, возле ступеней, ведущих в зал. Он укрылся за нагромождением ломаных кресел. Отсюда он видел вход в актовый зал и при необходимости мог, соскочив вниз, маневрировать, укрываясь за креслами. Вот такая вышла диспозиция. Оставалось ждать.

– А если никого, сколько будем терпеливо дожидаться? – спросил Гриневский.

– Не беги ты впереди паровоза, – поморщился Карташ. – Разберемся. Все, тишина в отсеках.

Поворочавшись, затихли. И актовый зал погрузился в то состояние, к которому привык за последние годы – в состояние спячки. Лишь усиливающийся ветер нарушал сей мертвый штиль своими проказами: раскачивал какие-то скрипучие деревяшки, катал по коридору, судя по звуку, пластиковую бутыль. Где-то вдалеке лязгало железо, может быть, в мертвом луна-парке подталкиваемые порывами ветра крылатые качели начинали свой разбег.

Карташу казалось, что он слышит дыхание людей, с которыми его разделяло несколько метров. А когда кто-либо ворочался, звякал ремнем или шуршал одеждой по полу, казалось, громы грохочут в актовом зале, выдавая засаду с головой. Иллюзия, конечно, обманка обостренного до предела слуха – хоть разумом он понимал это, однако нестерпимо хотелось по-командирски цыкнуть, чтоб окаменели, чтоб, сжав зубы, превратились в статуи, в саму неподвижность.

Текли минуты, и ничего не происходило. В общем-то, оно и хорошо. Хотя совсем хорошо будет, когда оттикает этак с полчасика, а то и с часик, и никто к ним не забредет на огонек. Вот тогда можно будет...

Ага!

Закрытая дверь актового зала медленно отъехала от косяка. И в зал скользнул человек.

А ведь не слышно было шагов по коридору, не хрустел коридорный мусор под подошвами, чего уж там, умел ходить этот ниндзя хренов. Хотя на японца гостюшка дорогой никак не тянул. А тянул он, прав Гриневский, на вылитого душмана. Грязно-белого балахонистого вида одеяние, серые шаровары, коричневый матерчатый пояс, небольшая чалма и ботинки штатовского армейского образца. Человек застыл, оглядываясь. Он держал у живота старый добрый АКМ-47. Конечно, оружие, прямо скажем, устаревшее, человек при наркоделах мог бы обзавестись чем-то посовременней. Однако сей казус вполне объясним: этот автомат никогда не подводил своего владельца, владелец сроссяс ним как с продолжением рук. Понятно, АКМ пристрелян лучше некуда, и вообще, если за «калашом» следить, то он может прослужить верой и правдой чуть ли не вечность.

От незнакомца прямо-таки разило опасностью. Откуда-то враз пришло понимание, что этот дух ничем другим в своей жизни не занимался кроме войны, что автомат для него все равно что для вас шариковая ручка или наручные часы, или с чем вы там не расстаетесь целыми днями.