Асканио

«Вот как! – сказала она и остановилась, чтобы все обдумать. – Пожалуй, не стоит подходить к ним. Пусть уж Коломба покупает, что ей вздумается, для себя и для подарков. Не годится мне там быть – ведь она наверняка выберет для меня подарочек. Уж лучше я приду, когда она все купит. Тут-то, разумеется, будет просто неловко отказываться от подарка. Что верно, то верно! Останемся же здесь и не будем мешать нашей милой крошке – ведь у нее такое доброе сердце».

Как видите, достойная дуэнья была дамой весьма щепетильной.

Все эти десять дней Коломба провела в мечтах об Асканио. Невинной, чистой девушке любовь была неведома, но именно любовь сейчас переполняла ее сердце. Она твердила, что дурно предаваться таким мечтам, но находила себе извинение в том, что они с Асканио никогда больше не увидятся и что ей не дано найти утешения, оправдавшись перед ним.

Под таким предлогом Коломба и проводила все вечера на той самой скамье, где она как-то сидела рядом с Асканио, говорила с ним, внимала ему, а теперь всей своей душой отдавалась этому воспоминанию; затем, когда становилось совсем темно и госпожа Перрина звала ее домой, прелестная мечтательница шла медленным шагом и, очнувшись от грез, вспоминала о приказании отца, о графе д'Орбеке и о том, как бежит время. Она проводила ночи без сна в мучительной тоске, но и от этого не тускнели ее дивные вечерние мечты.

В тот вечер воображение Коломбы, по обыкновению, вновь ярко рисовало счастливое прошлое – час, проведенный вблизи Асканио, – как вдруг, подняв глаза, девушка вскрикнула.

Он стоял перед ней и молча смотрел на нее.

Он нашел, что она изменилась, но стала еще прекраснее. Бледность и печаль так шли к ее идеально правильному личику! Ее красота, казалось, стала еще одухотвореннее. Асканио находил, что она никогда не была так прелестна, и к нему вернулись сомнения, рассеявшиеся было под влиянием любви госпожи д'Этамп. Неужели эта небожительница могла полюбить его?

Итак, очутились наконец лицом к лицу милые, невинные создания, которые так давно молча любили друг друга и уже доставили Друг другу столько мучений. Конечно, они должны были бы, встретившись, тотчас же забыть о расстоянии, разделявшем их, – ведь в мечтах каждый из них шаг за шагом преодолевал его. Теперь-то они могли объясниться, с первого слова понять друг друга и в порыве радости излить свои чувства, которые до сих пор, терзаясь, сдерживали.

Но оба были чересчур робки, и, хотя волнение выдавало чувства влюбленных, все же их чистые души вновь обрели друг друга не сразу.

Коломба вспыхнула и молча вскочила с места. Асканио побледнел от волнения и, прижав дрожащую руку к груди, пытался унять сердцебиение.

Они заговорили вместе. Он сказал: «Прошу прощения, мадемуазель, но вы разрешили мне показать вам кое-какие украшения». Она промолвила: «Рада видеть, что вы совсем здоровы, господин Асканио».

Влюбленные в один и тот же миг умолкли, и хотя они перебили друг друга, хотя их нежные голоса слились, – очевидно, они все отлично расслышали, ибо Асканио, подбодренный улыбкой девушки, которую, разумеется, рассмешил забавный случай, отвечал чуть увереннее:

– Неужели по доброте своей вы все еще помните, что я был ранен?

– Мы с госпожой Перриной очень тревожились о вас и все удивлялись, отчего вы не приходите.

– Я решил больше не приходить.

– Почему же?

В эту решительную минуту Асканио пришлось опереться о ствол дерева, затем он собрал все силы, все свое мужество и промолвил прерывистым голосом:

– Что ж, я могу признаться: я любил вас.

– А теперь?

Крик этот, вырвавшийся из груди Коломбы, рассеял бы все сомнения человека, более опытного, чем Асканио; у него же он пробудил лишь слабую надежду.

– Теперь – увы! – продолжал он. – Я измерил расстояние, разделяющее нас, и знаю, что вы счастливая невеста знатного графа…

– «Счастливая»! – перебила его Коломба с горькой улыбкой.

– Как, вы не любите графа? Великий боже! О, скажите же, разве он недостоин вас?

– Он богатый, могущественный вельможа, он гораздо выше меня по положению… Впрочем, разве вы его не видели?

– Нет. И я боялся расспрашивать о нем, но, право, не знаю почему, я был уверен, что он молод и хорош собою, что он вам нравится.

– Он старше моего отца, и я его боюсь! – промолвила Коломба, закрывая лицо руками с непреодолимым отвращением.

Асканио вне себя от радости упал на колени, молитвенно сложил руки и, побледнев еще больше, полузакрыл глаза, но его нежный взгляд светился из-под ресниц, и божественно прекрасная улыбка расцвела на побелевших губах.

– Что с вами, Асканио? – испуганно спросила Коломба.

– Что со мной! – воскликнул молодой человек, обретая в приливе радости ту смелость, которую сначала придало ему горе. – Что со мной! Ведь я люблю тебя, Коломба!

– Асканио, Асканио! – прошептала Коломба, и в голосе ее звучали укоризна, радость и такая нежность, будто она произносила слова любви.

Да, они поняли друг друга; их сердца соединились, и они сами не заметили, как их уста встретились.

– Друг мой! – промолвила Коломба, ласково отстраняя Асканио.