Аскетизм по православно-христианскому учению. Том Ι. Книга вторая: Опыт систематического раскрытия вопроса

Достигая в «гордости» высшей степени своей интенсивности, очевидности, неприкровенности, «себялюбие», эгоизм, несомненно присутствует, в качестве общей основы, существенного и характеристического элемента и во всех других анализированных страстях, которые, по выражению св. Ефрема С., «отраждаются от самолюбия, как ветви какие» [1432]. Отсюда, по учению преп. Исаака С., «прежде всех страстей самолюбие» [1433], т. е. именно последнее является необходимой этико–психологической почвой, на которой и из которой вырастают все страсти, заимствуя от неё питательные соки и всецело определяясь ею в своих характеристических особенностях.

Если в «гордости» всей своей личности человек придает ничем не ограничиваемое и не стесняемое значение, поставляя себя в центре мирового бытия, все же остальное считая лишь средством для достижения собственных целей самовозвышения, то в остальных активных [1434]

страстях такую же первенствующую, господствующую и главенствующую роль получают, как мы видели, те или иные отдельные потребности и склонности человека. Однако, фактически человеку не удается утвердиться в своей собственной автономной независимости. Не будучи существом самобытным, он естественно не может найти источника жизни в себе самом, не в состоянии наполнить своей жизни самим собою.

Вот почему, если он отвергает Бога в качестве центра своего бытия и жизни, то таковым центром для него становится тот предмет или то существо міра тварного, конечного, несовершенного, которыми удовлетворяются какие–либо из его страстных потребностей – в результате он бывает идолопоклонником, если не теоретическим, то непременно практическим [1435].

Таким образом, человек, поставивший целью своей деятельности себя самого, сделавши эгоизм принципом своей жизни, доходит постепенно до всецелого порабощения внешним благам, конечным и ограниченным предметам, в них начинает полагать центр своей жизнедеятельности, их возводит на степень своего высочайшего блага.

По словам преп. Макария Е., «что любит кто и чем бывает связан в этом веке, на то, без сомнения, и обменивает небесное царство; а что всего хуже, его именно признает Богом» (Θεόν ἡγεῖται τοῦτο) [1436]. По учению св. Григория Е.

, «неблагодарное употребление созданий служит поводом к страсти (ἡ ἀχάριστος τούτων χρῆσις πάθος τὸ κτίσμα ἐποίησε), – вследствие которой прекращается близость к Богу, вводится же и поставляется на место Бога что–либо противоположное, так что такими людьми обоготворяются (θεοποιεῖσθαι) страсти, – чрево (ἡ κοιλία), любостяжательность и тщеславие» [1437].

Отсюда уже совершенно понятно, что присутствие и господство в душе человека хотя бы одной какой–либо страсти, с несомненностью свидетельствуя об основном эгоистическом направлении его внутреннего душевного строя, разрушает самую сердцевину его религиозно–нравственной жизни, исключая реальную возможность правильных отношений этой личности вместе и к Богу и к людям [1438].

С этой точки зрения уясняется сущность святоотеческого учения о гибельности в духовной, религиозно–нравственной, жизни человека всех вообще страстей и каждой из них в отдельности.

Действие каждой из страстей настолько разрушительно, что в этом отношении всякая страсть уподобляется самому «губительному недугу» [1439], развитие которого прямо «умерщвляет» человека [1440]

. Что совершается, или мыслится, или говорится под влиянием какой–либо страсти (διὰ πάθους τινός), то совершенно чуждо Христу и носит на себе черты противника [1441].

«Тихое и спокойное состояние души все приходит в колебание от нападения даже одной какой–нибудь страсти» (δι’ ἐνός τίνος παρεμπεσόντος εἰς αὐτὴν πάθους) [1442]. «Сила Божия не может обитать в человеке, преданном страстям» [1443]. Отсюда «просветить свою душу невозможно тому, кто предварительно не очистил себя (от страстей)» [1444]. «Страсти суть дверь, заключенная перед лицом чистоты. Если не отворит кто этой двери, то не войдет он в непорочную и чистую область сердца» [1445]

.

Между тем «чистота души есть первоначальное дарование нашей природы» (ἡ χαθαρὸτης τῆς ψυχῆς χάρισμά ἔστι τὸ πρῶτον τῆς φύσεως ἡμῶν) [1446], именно и только она обеспечивает «здоровье души» [1447], составляющее необходимое и обязательное условие достижения созерцательного единения с Богом [1448]. В самом деле, только чистота сердца или, по более принятой святоотеческой терминологии, ума, позволяет «приблизиться к ведению Божию» [1449]. И наоборот, кто еще не победил страстей, не изгнал их из своей природы, тот «не может видеть Бога» (οὐ δύναται ὁρᾷν τὸν Θεόν) [1450]. «Естественное состояние души есть ведение (γνῶσις) Божиих тварей, чувственных и мысленных. Сверхъестественное состояние есть движение (κίνησις) к созерцанию пресущественного Божества. Противоестественное же состояние есть движение души в мятущихся страстями» [1451].