Аскольдова могила

— Именем великого князя, — закричал Всеслав, — спасите этих несчастных!.. Лестницу, скорей лестницу!

— Да, — сказал вполголоса начальник стражи, — не хочешь ли сам сунуться. Дальше, товарищи, дальше!

Вдруг последний столб, нагнетаемый осевшим зданием, погнулся; несколько бревен из передней стены нижнего яруса, не выдержав сильного напора, сдвинулося с своих мест, и весь дом покачнулся вперед. Народ молчал; на всех лицах изображались страх и какое-то нетерпеливое, смешанное с ужасом ожидание; один Феодор казался спокойным, уста его безмолвствовали, но по тихому движению губ можно было отгадать, что он молился. В ту минуту, как здание снова поколебалось, спокойный и тихий взор его встретился с потухшим взором сына: весь ужас смерти изображался на бледном лице отрока. Феодор затрепетал.

— Сын мой, сын мой! — прошептал он прерывающимся голосом; глаза его наполнились слезами; он устремил их к небесам, и вдруг они заблистали необычайным светом: неизъяснимый восторг и веселие разлились по всем чертам лица его. — Сын мой, — сказал он торопливо, — смотри, смотри! Он грядет с востока… Он простирает к нам свои объятия… О, Искупитель! — воскликнул Феодор, прижав к груди своей Иоанна. — Се аз и чадо мое! — И в то же самое мгновение пламенный луч солнца, прорезав густые лучи, облил ярким светом просиявшие лица отца и сына.

— Глядите-ка, братцы! — закричал один из граждан. — Чему они так обрадовались?.. Ну, и последний столб… Дальше, ребята, дальше!

Погнувшийся столб с треском расселся надвое; высокое здание заколебалось… рухнуло; густое облако пыли обхватило его со всех сторон, и все исчезло.

— Пойдемте, товарищи! — сказал начальник стражи. — Да и тебе, Лютобор, здесь делать нечего: видно, вам не пировать сегодня.

— Постойте, — вскричал Всеслав, — надобно посмотреть: быть может, они еще живы!..

— Это не наше дело! — прервал грубым голосом начальник стражи. — На это есть люди у городского вирника. Ну, что стали? Ступайте, ребята!

Всеслав с Стемидом, при помощи нескольких сострадательных граждан, с большим трудом разрыли лежавшие беспорядочною грудою бревна перекладины и кирпичи.

— Вот они! — вскричал Стемид. — Под этим брусом… оба вместе… обнявшись…

— Ну, что? — спросил боязливо Всеслав, подбегая к Стемиду.

— Да что, братец, уж им не пособишь, бедные! И то хорошо: не долго мучились. Посмотри-ка: у обоих головы раздавлены!..

— Молитесь за нас, грешных, угодники божий, Феодор и Иоанн! — сказал кто-то тихим голосом.

Всеслав обернулся: подле него с поникшею главою стоял Алексей. Он молился, и крупные слезы, катясь по бледным щекам старца, упадали на изувеченные тела святых мучеников христовых.

VI

Солнце еще не показывалось, но легкие, прозрачные облака рделись на востоке; звезды тухнули одна после другой, и утренняя заря разливалась огненным заревом по небосклону. Ночь была бурная; вдали, на западе, исчезающие тучи тянулись черною грядою; от времени до времени сверкала еще молния, но гром едва был слышен, и последние дождевые капли, перепадая с листа на лист, шумели по дремучему лесу диких берегов Почайны.

На небольшой луговине, усеянной полевыми цветами под навесом густого дуба, заметна была свежая насыпь, подле нее, прислонясь к дереву, стоял седой старик; казалось, он отдыхал после тяжелого труда. У ног его лежал железный заступ.

— Здорово, Алексей! — сказал небольшого роста детина выходя из леса и приподымая свою огромную шапку с овчинным околышем.

— Здравствуй, Тороп! — ответил ласково старик. — Что так рано?.. Куда идешь?

— Да все тебя искал, дедушка! Днем-то отлучаться мне из городу подчас нельзя: так я еще с полуночи вышел из Киева; дома тебя не застал, и когда бы дочка твоя не сказала мне, что ты здесь, за Песочным оврагом, так я бы все утро даром прошатался по лесу. Ну, раненько же вы с ней встаете!

— Мы ведь не горожане, Тороп: и ложимся и встаем вместе с солнышком.

— А я думал, что вы еще спите. Подошел к избушке, глядь — Надежда, как встрепанная, сидит у дверей, да разодета как!.. Иль она дожидается кого-нибудь?

— Жениха своего.

— Как, дедушка, так ты уж ее просватал?.. За кого?

— За того, кто пришелся ей по сердцу. Да зачем ты искал меня, Торопушка, что тебе надобно?

— Мне покамест ничего. А вот, изволишь видеть, — продолжал Тороп, понизя голос, — мой господин хочет поговорить с тобою.

— Богомил?

— Нет, у Богомила я только на время в услуге: я говорю тебе о настоящем, притоманном моем господине. Смотри, дедушка, не рассерди его: он что-то и так на тебя зубы грызет.

— Но кто же твой господин и за что он на меня сердится?

— Кто мой господин? — повторил, почесывая в голове, Тороп. — Как бы тебе сказать?.. Его зовут теперь Веремидом, а за что он на тебя злится, не ведаю: он сам тебе скажет.

— Когда же он хочет со мною повидаться?