Аспазия

Над золотыми воротами храма поднимался освещенный ярким блеском символ крылатой Психеи, не бродящий как тень на Гадесе, а поднимающейся в божественном эфире других долин Тартара: Асфоделя и Элизиона…

Сквозь эти ворота были проведены подземные путники; здесь открывалась им еще новая часть тайны, здесь сверкал перед ними, насколько каждый мог вынести, полный, священный элевсинский свет.

На следующий день, после того как Аспазия, рядом с супругом и со множеством других посвящяемых, получила элевсинское посвящение, милезианка была в странном состоянии. Она была так сильно потрясена, что казалась как в лихорадке и старалась восстановить нарушенную гармонию оживленным разговором с Периклом обо всем, что она видела и слышала вместе с ним.

Подобно тому, как бывают ночные птицы и другие ночные существа, глаза которых любят мрак и не переносят ярких лучей света, также существуют и другие, дети света, которые чувствуют себя хорошо только в ярком свете и глаза которых не переносят вид мрачных пропастей. Аспазия принадлежала к последним и это путешествие казалось ей взглядом во мрак, в темную ночь, что же касается того, что называлось священным элевсинским светом, то казалось ей не светом, а только другим родом мрака, так как он был мрачен и вел во мрак. Она же могла представить себе свет только ясным, ей казалось светом только то, что освещает и облегчает душу. Тускло-бледный, призрачно-туманный, затем снова ослепляющий яркий свет, показанный ей элевсинским гиерофантом, казался противоположностью истинного, яркого света. Она называла мошенничеством то, что было самым волшебным и фантастическим в искусстве элевсинских жрецов, поэтому она была возбуждена, взволнована и более, чем когда-либо, склонна к противоречию.

Между тем, как все элевсинские тайны сделались известными Аспазии в обществе ее супруга, о побочных обстоятельствах ее посвящения узнали те, которые неблагосклонным взглядом следили за всеми действиями милезианки.

Ее злейшие противницы, снова ею оскорбленные и раздраженные, были в Элевсине, точно так же, как и Лампон, деятельный Лампон, сумевший еще более вкрасться в доверие Телезиппы с тех пор, как она сделалась супругой архонта, и который как нельзя более годился быть орудием мстительной женщины.

Лампону скоро удалось от мистагога, передававшего Аспазии малое посвящение, узнать обо всех обстоятельствах его и незамедлительно известие об этом дошло до врагов Аспазии.

Вскоре архонт, как охранитель священных законов, узнал о совершенном святотатстве и над головой Аспазии и ее помощника Гиппоникоса, благодаря которому она получила малое посвящение, собралась гроза.

Аспазия еще ничего не знала о том, что ей угрожало, и прежде, чем известие об этом дошло до нее, в доме Дадуха ее ожидало новое неприятное обстоятельство. Однажды утром Аспазия сидела с Периклом и Гиппоникосом за столом — священный обычай предписывал известное воздержание во время празднования таинств и тем более нравилось Аспазии возбуждать старого Гиппоникоса веселыми застольными речами, что он сам был более склонен служить веселому Якху, чем строгой Персефоне. Он прилежно прикладывался к стакану, и глаза его сверкали все ярче и ярче, тогда как очаровательная женщина высказывалась против мрачной суровости таинств и против всего мрачного вообще, а вместе с тем и мрачных обязанностей, налагаемых долгом, которому она противопоставляла право жизни и радости.

Встав из-за стола, Перикл удалился, чтобы навестить одного приятеля в Элевсине, а Аспазия прошла в свои покои. Вдруг перед ней появился пьяный Гиппоникос и начал упрекать ее.

— Женщина, — громко кричал он, — твое имя — неблагодарность! Разве я не спас тебя от неприятностей в Мегаре? И что было мне благодарностью за это? Разве теперь я снова не бросился из-за тебя прямо головой в пропасть, так как против всяких священных обычаев сразу посвятил тебя в великие таинства? Неужели и за это я не получу ни малейшей благодарности? Отчего же, если у тебя такие свободные взгляды, ты так сурова по отношению ко мне? Или ты боишься своего супруга? Он в отсутствии. Или мрачных уз долга? Но ты сама сейчас сделала их смешными. Или, может быть, я недостаточно молод и красив для тебя? В таком случае возьми это кольцо с драгоценным камнем. Оно стоило целых два таланта. Уверена ли ты, что Перикл всегда будет любить тебя, что он не оттолкнет тебя со временем, как Телезиппу? Все в этом свете изменчиво, не полагайся ни на что, лови минуты счастья. Возьми кольцо, моя прелесть, возьми кольцо с драгоценным камнем, которое стоило два таланта. Знаешь ли ты, женщина, как долго ты будешь очаровательна? Конечно, теперь ты еще хороша, но придет время, когда ты станешь стара и противна… Возьми кольцо, прелестная женщина, и поцелуй меня за него!

На одно мгновение пьяный отступил перед гневным, сверкающим взглядом Аспазии, но быстро оправился и продолжал: