Аспазия

— И эти люди, — сказала Телезиппа, — уничтожают не только страх к богам и добрые нравы и обычаи, они расстраивают также и домашнее счастье… Я была женой богатого Гиппоникоса и могла бы раньше выйти за архонта Базилия, но пленилась сначала богатством Гиппоникоса, затем любезностью и льстивыми словами Перикла, и что приходится мне переживать теперь! В какой дом попала я из дома Гиппоникоса! И моя жизнь идет все хуже и хуже: Перикл не заботится ни о себе, ни о своем доме. Когда я иду к нему посоветоваться о важнейших домашних делах, то ему всегда некогда. Я едва осмеливаюсь входить в его комнату по утрам, так как он просто-напросто указывает мне на дверь.

«Милая Телезиппа, — говорит он, — не беспокой меня по утрам такими делами или не приходи, по крайней мере, немытая и нечесанная, чтобы не оскорблять мне одновременно ушей и глаз». Я была женой богатого Гиппоникоса и он приучил меня жить в роскоши, но он никогда не говорил мне подобных слов, здесь же, в доме Перикла, где вместо роскоши и обилия меня окружает только бедность, здесь я должна являться к строгому супругу не иначе как вымытой и разукрашенной. Как противилась я тому, чтобы он передал управление всеми своими имениями и все свои деньги своему доверенному рабу Евангелосу, который в настоящее время управляет всем в доме, и я, хозяйка, принуждена получать деньги из рук раба! И знаешь ли ты от кого научился Перикл вести подобным образом свой дом, и кто показывает ему в этом пример — никто другой, как его дорогой Анаксагор! До тех пор пока этот негодяй не приехал со своей родины, чтобы поселиться в Афинах, его родные упрекали его и спрашивали, почему он не управляет сам землей, наследованной от отца, он возражал: «Делайте это сами, если вам это доставляет удовольствие», и возвратившись он оставил все в прежнем виде. Вот каковы друзья и советники Перикла!

Жалобы Телезиппы были прекращены приходом раба, явившегося спросить по поводу какого-то распоряжения. Другие рабы и рабыни возвратились с рынка с купленными припасами для обеда.

Телезиппа пробовала вкус или запах того или другого куска, советовалась с Эльпиникой по поводу свежести провизии и давала повару разные указания.

Покончив с домашними делами, она снова возвратилась к прежнему разговору со своей подругой.

— Я еще не рассказала тебе самого дурного, — сказала она. — Прежде здесь шла хотя и бедная, но мирная жизнь. Все изменилось с тех пор, как Перикл взял к нам в дом своего воспитанника Алкивиада, сироту, сына Кления, чтобы воспитывать его вместе со своими сыновьями. Он сделал это из доброты, но доброта эта относится только к его родственнику, но не ко мне и не к его собственной плоти и крови. Ты знаешь, каковы мои оба мальчика, Ксантипп и Паралос, и как строго я их воспитывала: по целым дням они сидели в уголке. Перикл всегда бранил их за недостаточность подвижности на деле же они были наиболее воспитанные мальчики, каких может только пожелать себе отец. Они умели повиноваться всякому моему знаку, не делали ничего, чего им не приказано, они сидели, ходили, ели или спали, когда я пожелаю. Стоило только сказать: «Паралос, не пихай пальца в рта» или «Ксантипп, не ковыряй в носу» и Паралос сейчас же вынимал палец изо рта, а Ксантипп переставал ковырять в носу. Если же они начинали шалить, то стоило мне сказать, что пришел волк, и они бледнели и становились послушны, как овечки, а теперь, с тех пор, как в доме появился Алкивиад, мальчиков нельзя узнать: вместе с ним шум и гам начался в детской. Прежде всего он забросил в угол старые игрушки Ксантиппа и Паралоса и потребовал деревянную лошадку и экипаж. Перикл подарил ему то, что он требовал, и он начал разъезжать верхом на лошади по перистилю, как будто на Олимпийских играх. Но скоро деревянной лошади сделалось ему недостаточно и он стал запрягать Паралоса и Ксантиппа в свою Олимпийскую победную колесницу, как он называл свой деревянный экипаж. Для разнообразия он ловил в перистиле ласточек, обрезал крылья или пускал летать на длинном шнурке.