Аспазия

В некотором отдалении за ними следовали двое и внимательно наблюдали. Насмешливые улыбки мелькали на губах, когда они перешептывались друг с другом.

Эти двое были: Диопит и олигарх Фукидид.

— Жена ускользнула, — мрачно сверкая глазами, говорил олигарх.

— Тем хуже для нее, — говорил жрец, — ты знаешь народ — если бы она была осуждена, то о ней жалели бы и сострадали бы Периклу. Теперь, когда она ускользнула, скоро будут говорить, что судьи были снисходительны, что могущество Перикла становится опаснее, если из любви к нему оправдывают преступников. Торжествуй сегодня, — продолжал Диопит, грозя кулаком супругу Аспазии, — стрела, которую ты отклонил от жены, попадет в твою голову.

9

Однажды утром Перикл шел со своим другом Софоклом по Агоре, как вдруг встретился с Эврипидом, шедшим в сопровождении Сократа.

Вслед за поэтом несколько рабов несли багаж. Перикл, удивленный этим, спросил, куда он отправляется.

— Я еду на Саламин, — отвечал Эврипид, — где я надеюсь, наконец, найти спокойствие, в котором нуждаюсь. В прибрежном гроте, где я впервые увидел свет, я хочу поселиться навсегда. Надеюсь, что там мне никто не помешает.

— Разве деревенский дом не предоставляет тебе спокойствия и уединения? — спросил Перикл.

— Не говорите мне о деревенском доме, — сердито возразил поэт, голова распухла от ужасного кваканья лягушек и треска кузнечиков. Напрасно Сократ помогал мне в течение двух дней охотиться за ними… Ты смеешься, Софокл, тебе легко говорить воодушевленные речи в окружении целого хора лягушек.

— Отчего же нет? — улыбаясь возразил Софокл. — Все в природе имеют голос, все поют: поют вороны, поет ветер, поют деревья, поет камень, когда его толкает ногой путник. Поэтому, Эврипид, оставь нам наших лягушек…

— У вас их кажется достаточно, — резко перебил Эврипид, — нынешние поклонники прекрасного — те же самые лягушки, они надоедают постоянным кваканьем. Своими речами они умеют превращать черное в белое, никогда не желают взглянуть прямо в глаза серьезной жизни. Но не будем говорить об этом. Не одни лягушки и кузнечики сделали невозможным пребывание на твердой земле, ничего в Афинах мне больше не нравится. Как ни привык человек к афинской веселости, тем не менее ему неприятно переносить насмешки всех уличных мальчишек из-за бежавшей жены. К тому же, мне кажется, в воздухе носится что-то угрожающее. Прощайте, я отправляюсь на Саламин.

— Неужели наше счастье зависит от места? — возразил Софокл. — Мне кажется, что грек должен оставаться, несмотря на все суровое и мрачное, самим собой, проводить жизнь в невозмутимом спокойствии, как человек постигнувший высшую гармонию собственного существования, которому ничто не может испортить благородного наслаждения этим существованием.

— А когда страх заставит дрожать колени, — перебил его Эврипид, — что ты будешь делать тогда, когда иссякнет источник наслаждений?

— Тогда я откажусь от наслаждений молодости, — отвечал Софокл. — Но и в старости меня будет окружать достаточно прекрасного.

— Ты говоришь, как сын добрых старых времен, — возразил Эврипид, — и забываешь, что мы становимся умнее и уже не в состоянии наслаждаться идиллическим спокойствием.

— Что касается меня, — заметил Сократ, — то слова Софокла удивляют.

Но прежде, чем Софокл успел что-нибудь прибавить, в народе, собравшемся на Агоре, поднялся шум: подали сигнал начала народного собрания на Пниксе и все бросились туда.

Перикл улыбнулся и сказал:

— Сегодня, сын Софроника, нам не удастся поговорить, так как афинян призывают на Пникс более настоятельные дела…

— Мирмекид, — говорил афинский гражданин своему соседу, направляясь с толпой народа на Пникс, — то, что мы можем решить сегодня на Агоре, кажется мне, будет иметь дурные последствия для Эллады. Для этого есть предзнаменования, но что всего ужаснее, это то, что Делос, священный Делос, остров ионического бога Аполлона, никогда до сих пор не подвергавшийся землетрясению…

— Конечно никогда, — перебил Мирмекид. — Каждому мальчику известно, что священный Делос прикреплен железными цепями к морскому дну и не может быть потрясен подземной грозой, как другие острова Архипелага.

— Так думали до сих пор, — продолжал Кирмоген, — но вчера пришло известие, что на острове было землетрясение, продолжавшееся минуту, и под ним слышались подземные удары.

— Делос потрясен! — вскричал Мирмекид. — В таком случае в Элладе не остается ничего устойчивого.

Другие мужчины присоединились к Мирмекиду и Кирмогену. Но разговор этот был скоро прерван громким шумом, раздавшимся на Агоре.

— Мегарская собака! — раздавались крики. — Мегарская собака! Убить его! Побить камнями.

Громадная кричащая толпа быстро собралась вокруг человека, схваченного несколькими афинянами и бывшего предметом негодования.