Аспазия

Мегарцы отвечали, что они сейчас же отдадут Дрозу и Празину, как только им будет возвращена похищенная афинским юношей Зимайта. Но против этого возвращения просила сама Зимайта, которая нашла себе могущественную защитницу в лице Аспазии и сделалась ее любимицей.

Афиняне так же ненавидели мегарцев, как мегарцы афинян, и Перикл просил у народа постановления, по которому мегарцам было запрещено посещение афинских гаваней и рынков, до тех пор пока они не только выдадут девушек, но и удовлетворят другие требования афинян.

Это изгнание с афинского рынка было крайне чувствительно для мегарцев. Афиняне полагали, что те недолго перенесут его. Но было опасение, что мегарцы втайне обратятся к спартанцам, попросят посредничества и кроме того заведут сношения с коринфянами и, таким образом, доставят некоторое беспокойство афинянам. Враги Перикла и Аспазии воспользовались этим, чтобы восстановлять народ против постановлений Перикла.

Они говорили, что по желанию чужестранки и вследствие разнузданности ее друзей грозит опасность общественному спокойствию Эллады, что похищению двух гетер Перикл придает слишком большое значение, чтобы из-за этого вызывать домашнюю рознь между греками.

Великие, любимые государством люди умеют вести за собой народ и своим личным влиянием сглаживать неприятности. Но осторожные люди спрашивают, что будет, когда человек такого рода умрет и выпустит из рук бразды правления?

С другой стороны друзья народа, стоящие на стороне народного правления, видят большую опасность для свободы в любом выдающемся человеке. Так на этот раз и случилось: всемогущий Перикл заимел против себя как борцов партии неограниченного народного правления, так и партии олигархов.

Торговец шерстью Лизикл и колбасник Памфил придерживались мнения, что мудрость одного опаснее для государства, чем глупость толпы. И насколько могли предостерегали своих сограждан против нового Писистрата.

Люди вроде Клеона, Лизикла и Памфила, уже неоднократно возражали Периклу на общественных собраниях, и далеко неравнодушно глядел Перикл на затруднения, вызванные поступками Аспазии и несдержанностью Алкивиада.

Что касается самой Аспазии, то она была невозмутима. Гроза может сломить дуб, но ей не удастся вырвать цветок!

Что касается юного Алкивиада, то Перикл сурово выговаривал ему за необузданность, ставшую причиной мегарских затруднений. Он говорил юноше, что тот должен следовать примеру своих отцов и отличаться славными делами.

– Я этого только и желаю, – отвечал Алкивиад полушутя, полусерьезно, – но кто, как не ты, Перикл, виноват, что я не имею случая отличиться славными делами. Как долго будет продолжаться этот скучный мир? Дай мне флот и я завоюю тебе Карфаген и Сицилию, но ты отказываешь мне даже в несчастных триремах, необходимых для того, чтобы освободить из плена Дрозу и Празину. Мне не остается ничего другого, если я желаю служить отечеству, как отправиться в Спарту и соблазнить жену спартанского царя, чтобы таким образом испортить дорическую кровь ионической для удовольствия афинян. Перикл, во мне нет недостатка в стремлении к деятельности…

– Но только не достойной и серьезной, – возразил Перикл, – ты не стремишься ни к чему полезному. Твое поведение, Алкивиад, приносит для родины только опасность.

– Что же дурного в моих поступках? – возразил Алкивиад. – Разве юность не должна веселиться?

– Ты ошибаешься, – возразил Перикл, – юность есть не только время забав, но и подготовки к будущей деятельности более зрелого возраста. Она есть время развития способностей, а не подавления их. Ты думаешь только о развлечениях и ни о чем больше.

– Боги дают нам только одну жизнь, – сказал Алкивиад.

– Вот поэтому-то, – возразил Перикл, – мы и должны дорожить и не тратить ее даром.

Так предупреждал Перикл юношу, но последний пошел от него к своей подруге Теодоте и с улыбкой повторил ей слова Перикла.

– Теперь я вижу, что мой старый друг, мой возлюбленный Сократ, действительно мудрее Перикла и всех афинских мудрецов, так как Сократ один их всех уже давно понял, что подобные наставления напрасны для сына Кления…

Прошло уже довольно много времени с тех пор как Перикл и Аспазия возвратились в Афины после путешествия в Элладу. Жрец Эрехтея втайне заключил договор в Элевсине с врагами. Это время небесплодно прошло для Диопита, который уже выковал оружие для первого нападения.

Он воспользовался отсутствием Перикла в Афинах чтобы провести в народном собрании закон против тех, которые отрицают религию аттической страны и против философов, учение которых противоречит наследованной от отцов вере в богов.

Речь жреца Эрехтея была так красноречива, так пересыпана угрозами тому, кто своими поступками оскорбляет богов, что ему действительно удалось приобрести на Пниксе большинство голосов для своего закона.