Аспазия

Конон удивленно поднялся, все десять низко склонились пред ним, а самый старший обращаясь к нему, торжественно произнес:

— От лица афинского народа.

При этих словах все свободные люди приложили руку к груди, а рабы опустились на колени.

— Конон, народные представители низложили Алкивиада и провозгласили тебя стратегом. Ты должен придти в десятом часу на Агору за получением распоряжений. Ты отправишься сегодня вечером на легкой триере, которая ожидает тебя в Фалере.

После этих слов они поклонились и вышли.

Гости окружили нового стратега. Все горячо поздравляли его.

— Конон, — сказал Гиппарх, — я ненавижу эту братоубийственную войну, которая разлучает меня с тобой. Но я горжусь, что ты возведен в столь высокое звание.

— Ты молод, Конон, — сказал в свою очередь Лизиас, — но ты понимаешь, какое мы теперь переживаем время. Ты знаешь, мы ведем не завоевательную войну, и поэтому, вступая в битву, ты ни в каком случае не должен рисковать судьбой Афин. Воины, которыми ты будешь командовать, наши последние дети…

— Я всегда буду помнить об этом, — сказал Конон.

— Прежде чем покинуть нас, выслушай, что я скажу тебе, сын мой, — сказал Лизиас. — Возраст дает мне право называть тебя так, и я знаю, что твой отец, который смотрит на нас из Элизиума [15], одобряет меня.

Многие из находящихся здесь заплатили уже вперед за твою будущую победу. Сын Аристофула нашел себе могилу в Сиракузах. Двое моих сыновей спят в Сфактерии, а третий, может быть, завтра же будет сражаться рядом с тобой на палубе священной галеры. Аристомен, который стоит там возле жертвенника, еще несчастнее нас — только что он ездил в Тенедос погребать своих троих сыновей… Мы все говорим тебе: Конон, ты должен победить. Ради нашей родины, ради наших очагов, ради всего, что у нас еще осталось и что мы еще любим, ради священного имени Афин, ради священного города, который некогда спас Грецию и который нынешняя Греция хочет уничтожить, Конон, стань победителем! Привези нам на наших последних кораблях, убранных миртами и лаврами, желанный мир!

Глава V

Когда гости, простившись с Леуциппой, вышли из зала, Конон подошел к хозяину дома.

— Мой непредвиденный отъезд заставляет меня объясниться с тобой, Леуциппа, — сказал он. — Твоя дочь была вчера вечером у Гиппарха, я тоже был там. Утром я послал ей подарки. Следует ли мне теперь принимать избрание меня в стратеги.

— Разумеется, следует.

— Но я должен буду уехать, не повидавшись с твоей дочерью?

— Нет, — отвечал, улыбаясь, Леуциппа, — я уже позвал ее, да вот и она.

Драпировка, закрывавшая одну из дверей, распахнулась, в комнату вошли Эринна и ее мать.

Волосы девушки поддерживались повязкой, в которой блестели золотые булавки. На шее был надет белый жемчуг, в два ряда нашитый на красную ленту, а обнаженные, без всяких украшений руки виднелись из-под широких рукавов туники. Обрамленное волнами золотистых локонов ее прелестное личико производило чарующее впечатление.

— Жена, — сказал Леуциппа, — это тот самый молодой человек, которому мы обязаны спасением жизни нашей дочери. Я хотел предложить ему в благодарность украшение для его домашнего жертвенника, золотую чашу для возлияний богам; но Эринна опередила меня: она отблагодарила своего спасителя и, без нашего ведома, стала со вчерашнего дня его невестой.

Эринна, вся красная от смущения, бросилась в ноги Носсисы.

— Прости меня, я не знаю, какой бог внушил мне поступить так.

— Наивный ребенок, — сказала Носсиса, целуя ее в лоб. — Ни отец, ни я не станем препятствовать твоему счастью.

— Да, — сказал Леуциппа торжественно, — но мы не испросили благословения у богов, и боги уже посылают нам наказание за это. Дочь моя, судьба послала твоему жениху более высокую награду, чем твоя целомудренная любовь. Народ вручил ему судьбу отечества. Конон теперь стратег и с нынешнего дня вступает в командование флотом и войском Афин. Сегодня вечером он отправляется в Самос.

Носсиса почувствовала, как в ее руке задрожали тонкие пальцы дочери. Изменившись в лице, она сказала прерывающимся голосом:

— Итак, Конон, ты покидаешь нас. Успеха тебе в битвах. Не забывай наш дом, и того, что две бедные женщины в ожидании твоего возвращения, здесь будут молить за тебя богов…

— Оставим их, жена, — сказал Леуциппа отеческим тоном. — Оставим их. Останьтесь вместе, дети мои. Конон, этот дом твой. Через два часа я приду за тобой, и мы вместе пойдем в экклезию [16].

Они долго сидели, не произнося ни слова, погруженные в свои мысли. Горделивая улыбка сияла на открытом лице Конона. Еще ни один афинянин не получал права в таком возрасте носить пурпурный плащ стратега, меч с позолоченной рукояткой и котурны с золотыми шпорами. Он был уверен, что победит Лизандра. Конон изучил тактику, хитрости и уловки этого полководца.

Взглянув на Эринну, он увидел на глазах у молодой девушки слезы. Опустившись перед ней на колени, он взял ее руки в свои и взволнованно сказал: