Список состоял из шести фамилий. Люди, близко знавшие погибшую Гаврилову. Их, конечно, допрашивали; Ничего такого, что могло бы меня заинтересовать, в протоколах допросов не было. Но вдруг мне повезет больше. Часа через два стало ясно: я просто теряю время. Граждане охотно разговаривали со мной, но на вопрос: «За какие грехи, по их мнению, могли убить Гаврилову», удивленно пожимали плечами. Для них все предельно ясно: вот она жертва, а вот убийца на диване. А за что убил… да просто так, говорят, пьяный. Затем понижали голос и давали понять, что покойная водила дружбу с опасными людьми.
Встретиться с матерью Гавриловой не удалось, она лежала в больнице, беспокоить ее запретили. Сестра Анастасии Вика поначалу говорить со мной не пожелала, открыла дверь, хмуро спросила, чего мне надо, а услышав ответ, попыталась захлопнуть дверь.
— Ничего я не знаю.
Но тут из-за моей спины возник Стас, которому надлежало ждать меня в машине. Так мы по крайней мере договаривались.
— Простите, — вежливо сказал он. — Вы не могли бы принести стакан воды?
— Что? — растерялась девушка, хлопнула глазами, посмотрела на Стаса и чуть шире открыла дверь. — Ладно, воды не жалко.
Девушка вскоре вернулась, протянула чашку Стасу.
— Спасибо вам огромное. Меня зовут Стас. А вы Виктория. Правильно? Или лучше Вика?
— Вообще-то мама меня зовет Тошкой. Смешно, правда? Проходите, зачем в дверях стоять. Только ничего нового я вам не скажу. Мы с сестрой почти не виделись.
Мы прошли в гостиную, где с трудом уместились шкаф, диван с креслом и телевизор на тумбочке, дверца которой висела на одной петле. Напротив была спальня, она оказалась и вовсе крошечной. Там стояла детская кроватка, но на присутствие в квартире ребенка более ничего не указывало.
— Садитесь, — кивнула Вика. — Угостить, кроме воды, извините, нечем.
— Не стоит беспокоиться, — заверил ее Стас и тут же спросил:
— Вы одна живете?
— Сейчас одна. Дочку свекровь взяла на несколько дней, мама в больнице, похороны на мне. Не знаю, что и делать, за что хвататься. А муж… муж далеко. Так что… — Она достала платок из кармана халата и заплакала. — Сидит он у меня. Машину угнал. На кой черт ему машина? Пьяный был, сбил мужика какого-то… все одно к одному. Теперь вот Настя. За маму боюсь, у нее сердце больное, а тут одни нервы.
— Настя ваша младшая сестра? — решилась я подать голос.
— Моложе на шесть лет. Видно, на роду нам написано… не дал бог счастья. У меня жизнь не сложилась, а Настя…
— Почему не сложилась? Вы молоды, вдруг ваше счастье совсем рядом? — ободрил ее Стас.
— Напротив сидит? — поддакнула я.
— Вот именно, — кивнул он. — Вы такая красивая. Уверен, если бы вы захотели, то легко устроили бы свою жизнь.
— Если б захотела, — усмехнулась она. — Настя тоже так любила говорить. И что? Лежит в морге. Все ее счастье тряпки да квартира. Впрочем, у меня и этого нет.
— Когда они познакомились с Молчуновым? — решив, что лирических отступлений достаточно, спросила я.
— Точно не скажу, лет пять назад, наверное. Она в «Пирамиде» работала, хотя что это за работа… В общем, он там ее высмотрел и начал оказывать знаки внимания.
— Он ей нравился?
— Она его терпеть не могла. Во-первых, в отцы годится, во-вторых, хоть и бизнесмен, а нутро-то все равно бандитское. Но он ее не обижал, и она терпела. Ведь такого не бросишь. Потом, конечно, беспокоиться начала. Года идут, а он ни тпру, ни ну…
— В каком смысле? — удивился Стае.
— В смысле, и воли не дает, и не женится.
— Так ведь она его терпеть не могла, зачем же ей такой муж?
Бестолковость Стаса вызвала у Вики недоумение.
— Но ведь жить-то как-то надо. Молодость не вечна, а что потом? А он жену бросать не собирался, а Настю под замок.
— Он был патологически ревнив или она дала повод?
— Влюбилась она, — вздохнула Вика. — Встретила хорошего парня, художника. Сушков его фамилия. Хотели расписаться, да какое там. Встречались и то тайком. А намерения у него были серьезные. Со своим отцом ее познакомил, уговаривал бросить этого… Она Молчунову сказала: так и так, встретила человека. Ты, мол, жену бросать не собираешься, а тут парень замуж зовет. Дурочка, разве с бандитом так можно? Художник ее и двух дней после этого не прожил. А ее — под замок. Вообще жизни не стало, сиди да в окно смотри, одна радость: я приду или мама. Она все плакала, сбежать хотела. Уеду, говорит, из этого проклятого города. Так и не уехала…
Последней в списке значилась Токмань Алла Геннадьевна. Я позвонила ей, и через полчаса мы встретились в кафе на Соборной площади. Алла Геннадьевна, высокая эффектная брюнетка в ярко-красном костюме, появилась с пятиминутным опозданием. Стас с Сашкой замерли от такого великолепия и некоторое время признаков жизни не подавали. Когда мы покидали квартиру сестры Анастасии Гавриловой, я сурово выговаривала Стасу:
— Кто должен был дожидаться меня в машине?
— Я устал ничего не делать. Мне скучно. К тому же ты ничего не желаешь рассказывать и объяснять, так, может, я сам хоть что-нибудь пойму?