Астральный летчик

Андрюша так зачитался маленькой загадочной книжкой, что не заметил даже, как Марина, перекрестившись на алтарь, быстро подошла к нему, взяла за руку.

— Не бросай его, Андрюша,— сказала она, перекрестилась еще раз и вышла из храма.

Андрюша вгляделся в темноту придела. Алик сидел на скамейке, низко опустив голову. Андрюша стал читать дальше:

«Жизнь человеческая в своей глубине неизъяснимо таинственна. Эта жизнь наша является даром Божьим, данным нам свыше и ничем не заслуженным с нашей стороны, даром бесконечной любви нашего Творца, неким постоянным чудом, за которое можно только снова и снова благодарить. Слава Богу за все! Таинственна жизнь. Но особенно таинственна для нас — смерть, кончина земной жизни, когда этот дар Божий как будто опять отнимают от нас, как будто он для нас исчезает. Но на самом деле, как знает наша Вера, совсем не отнимается и не исчезает, а только переносится в иной план бытия, в план, пока что невидимый для нас. „Бог не есть Бог мертвых, но Бог живых. Ибо у него все живы…" (Лук. 20, 38)».

Алик взял Андрюшу за локоть. Андрюша вздрогнул и с жалостью закрыл интересную книжку.

5

Встреча

Лето снова началось с Васильевского. На набережной стало совсем жарко. Где-то за Исаакием еще полыхали в сером небе зарницы. А на набережной уже дремало туманное марево недавних луж.

Адмирал Иван Федорович Крузенштерн сложил руки на груди. Сделал вид, что он вовсе не растерян. Просто задумался. Разомлел на солнышке. И вернулся он именно туда, куда предполагал. А не в загадочный лабиринт.

Во «Фрегате» было совсем пусто. И вышибалы не было у дверей. Совсем некого было вышибать. И официанты были другие. Девушки в матросских белых форменках. Алик заказал два по сто коньяку и лимон.

Они ополовинили коньяк. Андрюша просто выдохнул. Алик пососал лимонный ломтик. У Андрюши даже зубы свело от такого зрелища. Алик спокойно прожевал ломтик вместе с цедрой.

— Как тебе понравился твой тезка?

Андрюша не сразу понял, что речь идет об Андрее Первозванном. Улыбнулся:

— Суровый товарищ, прямо пограничник.

Алик засмеялся:

— В десятку! Он, Андрюша, пограничник и есть…

Алик чуть подвинул стул, чтобы входная дверь была

видней, и выплюнул на блюдечко зернышки лимона.

— Хороший портрет. Он на нем как живой… Только одет по-парадному. В шикарные ризы… Может бьггь, специально для портрета надел. Он обычно проще одевается…

Алик улыбался, прикрыв глаза. Андрюша понял, что коньяк до него дошел. Его чуток повело. И Андрюша подыграл ему:

— А ты знаешь, как он обычно одевается?

— Конечно, — посерьезнел Алик. — Мы с ним два раза встречались… Третьего не миновать…

И Андрюше стало хорошо. Как на войне. Когда не нужно думать, что будет завтра, послезавтра или через минуту. Когда живешь мгновением. Огромным мгновением, которое и есть настоящая жизнь… Пока не начали стрелять.

— И где же ты с ним встречался?

Алик не спеша закурил, как перед дальней дорогой:

— В астрале.

Андрюша улыбался. В горах ценили в такие мгновения хорошие сказки.

— Давай, Алик, излагай.

Алик положил подбородок на ладонь. Глядя на дверь, начал свой рассказ:

— Я лежал на темной площадке. Мордой на грязный кафельный пол. Последнее, что я увидел, — пистолет ТТ. На полу, прямо передо мной. Я еще подумал, что нужно бы его прихватить до приезда ментов. Это же смертельная улика… Подумал так… И умер…

— Как — умер? — оторопел Андрюша.

— Не до конца, конечно… Реанимация хорошая попалась. Настоящие штурмовики… Они прямо на этой грязной лестничной площадке стали штурмовать мое бренное тело. А я смотрел на них с закопченного потолка и улыбался… Я-то отлично понимал, что у них вряд ли что получится… Жалел их, бедных. Сказать им хотел: «Бросьте вы это дело, ребята». Но они меня не слышали. От души матерились. И у них получилось. Закинули они мое тело на носилки. Сестрица впереди бежит. Капельницы в руках держит. И помчались мы с ребятами на кафедру военно-уличной хирургии… Вот там-то, на операционном столе, я действительно умер. Умер по-настоящему… Улетел в астрал. Через черный коридор. Узкий и круглый. Как туннель метро. Впереди свет ослепительный. Впереди какая-то большая красивая станция. Я понимаю: для меня — конечная. Там мне выходить. Но ни грусти, ни сожаления и в помине нет. Лечу я по туннелю. Перед глазами кто-то семейный альбом листает. Мелькают цветные фотографии. То я — розовощекий и веселый, в шерстяных ползунках с соской во рту у дедушки на коленях. Дедушка в круглых очках смотрит в объектив, а мне улыбается. А вот я в футбольной форме, с мячом под мышкой. А вокруг лагерная команда. Перед игрой с пионерлагерем «Восток-2». В Комарове. А вот я студент. Зима. Я в короткой дубленочке девчонку какую-то с вечера провожаю. Я уж и забыл, кто она такая. А она смотрит на меня черными глазами, и я понимаю: она ждет. Уже здесь меня ждет… А вот я уже бородатый и плотный. Розовый мудак… Я делаю доклад про крыс на симпозиуме в Будапеште… Словом, не дают мне скучать. Показывают мне мою персону в разных видах… А у меня в голове всего две мысли. Во-первых, будут ли они мои неприличные фотографии показывать?…