Астронавты в лохмотьях. Деревянные космолеты

Толлер заслонился ладонью от слепящего шара и отыскал чужие корабли. Теперь расстояние между ними и защитниками Верхнего Мира сокращалось гораздо быстрей. Уже можно было невооруженным глазом рассмотреть каждый сияющий полумесяц, а за ним — великолепный миниатюрный рисунок планеты в огненных тонах. Флот держался кучно и напоминал мерцающую икру.

«Далековато, — решил Толлер. — Подождем тут». Он раскинул руки в условленном сигнале и вырубил двигатель. Остальные пилоты одновременно закрыли дроссели, и тотчас вокруг воцарилось всепоглощающее молчание бесконечности. Некоторое время истребители падали, и чем больше их скорость уступала сопротивлению воздуха, тем хуже они слушались рулей. Клин смялся, а затем и вовсе рассыпался. Машины остановились. Толлер знал, что эта неподвижность — мнимая, истребители вошли в гравитационное поле Мира, но на таком расстоянии от расчетной плоскости скорость их падения ничтожна.

— Драться будем здесь! — крикнул он. — Наберитесь терпения, нет смысла спешить. Чем позже сюда доберется неприятель, тем дальше от него отойдет солнце. Позаботьтесь о запальных чашах и старайтесь не отморозить конечности. Будет слишком холодно — полетайте малыми кругами, разогрейте машины. Но не увлекайтесь. В бою кристаллы очень даже пригодятся.

Толлер настроился на долгое ожидание, сетуя на отсутствие удобного и надежного прибора для измерения времени. Механические часы слишком громоздки для тактических задач, а традиционный армейский хронометр вообще бесполезен в зоне невесомости. Это устройство представляло собой тонкую стеклянную трубку, куда вставлялся тростниковый стебель, поделенный черными рисками на равные отрезки. В трубку помещали часового жука, и он, пожирая стебель, продвигался со скоростью, одинаковой для всех взрослых особей его вида, и таким образом достаточно точно отмерял время. Для командиров на полях сражений этот способ вполне годился, однако в нулевой гравитации жук двигался беспорядочными рывками, а то и вовсе терял аппетит. Сначала думали, что всему виной лютый холод, но потом кто-то догадался поместить трубку в тепло и получил тот же досадный результат. Напрашивался немаловажный вывод: даже этому крошечному — с бусину — безмозглому насекомому не по себе, когда оно не ощущает собственного веса. Толлера это открытие заинтриговало, оно наглядно показывало связь человеческого существа с самыми примитивными и ничтожными обитателями планеты. Всех их породило одно биологическое явление, но только человек обрел разум, который позволил духу возобладать над органической механикой тела.

Пилоты Красной Эскадрильи коротали время в дружеской беседе, и Толлер радовался, что не слышно взрывов смеха. Почти всегда внезапный хохот — признак нервного перенапряжения. Лучше всех держался восемнадцатилетний Типп Готлон, недавно переведенный из такелажников в пилоты вопреки возражениям Билтида. В новом качестве Готлон сразу показал недюжинный талант. Сейчас, болтая о пустяках с Беризой Нэрриндер, он то и дело прислонял ко лбу ладонь козырьком и окидывал небо бдительным взором. Среди летчиков Типп был самым молодым, но любой мог бы поучиться у него выдержке и хладнокровию.

Проходили минуты, и вдруг Толлер поймал себя на том, что слышит новый звук. Ошибиться было невозможно: это глухо ревут горелки приближающегося флота. Солнце отступило от Мира довольно далеко и уже не прятало в своем ослепительном сиянии шары небесных кораблей.

Юмол и Даас все чаще поворачивали головы к Толлеру — когда же наконец он даст сигнал атаковать? — но командир не спешил, решив дождаться, когда на «макушках» верхних шаров прорисуются швы и ремни. К этому моменту они будут менее чем в миле от подстерегающих истребителей.

Пространство, лишенное вех, норовило сбить с толку, но все-таки Толлер разобрал, что небесная армада продвигается по три-четыре корабля, соблюдая значительный вертикальный интервал между группами. Строй, растянутый на многие мили в глубину, напоминал разреженное овальное облако, самые дальние корабли по сравнению с передними казались песчинками. С точки зрения безопасности полета — особенно полета в темноте — такое построение выглядело удобным, но для прорыва защищенного рубежа можно было придумать что-нибудь и получше. Толлер улыбнулся. Сами того не ведая, мирцы дали ему преимущество, рядом с которым неудачное расположение солнца — сущий пустяк.

Охваченный боевым задором, он обнажил меч и рубящим ударом сверху вниз подал сигнал к атаке.

То, что за этим последовало, никак не походило на дружный натиск. Это было хладнокровное и методичное истребление. На совещании с Билтидом и командирами эскадрилий Толлер высказал идею, что в первом таком сражении за всю историю войн будет мало толку от двадцати семи высокоскоростных машин, мельтешащих в сравнительно малом объеме воздушного пространства. Не очень это выгодно и с точки зрения психологии, ведь после боя некоторые пилоты будут ходить в героях, козыряя множеством побед, а другим так и не удастся пролить вражескую кровь, без чего воину невозможно поверить в свои силы.