Асцендент Картавина

Когда сердился или делал вид, что сердится, Савелич называл меня по фамилии, в остальное время, если таковое случалось, Стасом, но Стэнли, как все прочие, никогда. Из языков, кроме родного русского, он владел в совершенстве феней и матом, а еще понимал немного по киргизски, где одно время служил.

О чем только думали твои родители! — поинтересовался он, стоило нам познакомиться. — Обозвать ребенка Станиславом, дав ему отчество Вячеславович! Кто ж такое выговорит? Ты хоть сам-то понимаешь, что этим они обрекли тебя на прозябание? Не выбиться тебе, Картавин, в большие начальники, ох не выбиться! В Кремле самые обычные вещи читают по бумажке, а ты хочешь, чтобы люди о твое величание язык сломали! А фамилия?.. Что это за фамилия такая? Картавин — это ж карта вин, в ней слышится нечто ресторанное…

Справедливостью, не в пример категоричности мнений, Нелидов никогда не отличался. Несмотря на долгое наше знакомство, коротко мы с ним не сошлись. По крайней мере, не сошелся я, для Савелича барьеров в общении с людьми не существовало. С любыми, от просящих подаяния бродяг до лощеных в своей изысканности дипломатов. Ему все эти прибамбасы были по фигу, он смотрел в глубь. Мне же мешала разница в возрасте, да и по характеру мы были очень разные. Я по жизни человек тихий, а Савелич с малолетства играл сам с собой в азартную игру и не раз за время службы совал голову в петлю. Его хлебом не корми, дай только поспорить, лучше всего на пари, или ввязаться в какую-нибудь авантюру.

Шаманил он, говоря о моей тусклой перспективе, или видел человека насквозь, только так все на самом деле и вышло. По имени отчеству меня со студенческих времен никто не называл, а все больше Стэнли, и норовили сразу на «ты». Институт я пролетел, как фанера над Парижем. Технический выбрал напрасно, но уж очень не хотелось идти в до боли родную армию. Почетная обязанность выбросить коту под хвост два года из молодости многим ребятам судьбу искалечила. В результате инженер из меня вышел никакой, одно только название и диплом с печатью. Да и не нужны мы никому, разве что стоять за прилавком со значком-поплавком на халате! Но жизнь штука справедливая, у нее для каждого припасена индивидуальная ловушка. Когда по прошествии времени я поднял голову и огляделся по сторонам, то обнаружил себя сотрудником патентного отдела, куда во все времена ссылали затесавшихся в науку и на производство женщин. Не принося организации ощутимого вреда, они там выходили замуж, рожали и удалялись на покой, и это всех очень устраивало. Тем не менее, руководство фирмы меня ценило, думаю за то, что я так ни разу и не ушел в декретный отпуск. Хотели даже, вопреки прогнозу Нелидова, назначить маленьким начальничком, но тут страна рухнула окончательно и погребла под собой всех, кто не успел смотаться. А я, к тому же, оказался вскоре на больничной койке. Люди в белых халатах отняли у меня почку, превратив совершенно здорового человека в номинального инвалида. Но все это было в какой-то другой жизни, от которой у меня остались смутные воспоминания и маленькая пенсия.

Круг колбасы «собачья радость» пришлось, как любит Савелич, накромсать большими кусками с вылезавшими наружу вкраплениями пахнущего чесноком сала. В холодильнике, кроме банки огурцов, нашлись шпроты и кусок успевшего засохнуть сыра. Глуховатый голос хозяина квартиры доставал меня и на кухне. Нелидов, порой, становился шумлив, как если бы старался таким образом заглушить в себе боль. Не физическую, хотя чужая душа потемки. Однажды я видел его стоящим у открытого окна. Задрав голову, старик смотрел на кусочек голубого неба над крышами и глаза его были полны нечеловеческой тоски, их выражение мне теперь не забыть.

— Ты спрашиваешь, почему я дочку Лидой назвал? — доносилось из комнаты, хотя ничего такого я не спрашивал. — Прислушайся: Лида Нелидова — это ж парадокс! Я бы даже сказал диалектическое отрицание…