Асы немецкой авиации

Когда мы сбивали английских, французских и других западных пилотов, у нас не возникало никакой вражды, только реальное восхищение пилотами Королевских ВВС. Они были хорошо обучены, образованны, истинные бойцы и прирожденные охотники. Когда мы сражались с ними, мы знали, что соблюдается рыцарский кодекс. Мы не расстреливали пилотов на парашютах, они тоже так не поступали. Обе стороны старались спасти летчиков, сбитых над Ла-Маншем или Северным морем. Часто мы сообщали по радио о сбитом летчике на их частотах, если тот оказывался ближе к английскому берегу. Когда англичане попадали в плен, с ними обращались как с уважаемыми гостями.

В Советском Союзе все пошло наперекосяк. Здесь не было тени взаимного уважения. Наша культура была близка к английской и вообще западной, хотя мы не походили на этих людей. Русские вообще не имели понятия о рыцарстве. Очень часто они расстреливали попавших к ним летчиков. Немногие, кто попал к ним в плен, провели в лагерях много лет. Я сделал вывод, что не сумею вынести все это, если меня собьют над вражеской территорией и я попаду в плен. Поэтому я всегда имел при себе заряженный пистолет. Я решил, что им придется убить меня, но в плен я не сдамся.

Очень часто люди не понимают, почему мы старались посадить поврежденные истребители вместо того, чтобы прыгать с парашютом. Это происходило совсем не потому, что мы не доверяли парашютам. Если истребитель загорится, конечно, я предпочту покинуть его. Причина заключалась в том, что мы хотели планировать к нашим линиям под прикрытием товарищей, а не прыгать на вражеской территории. Другой причиной было то, что советские пилоты почти в каждом бою расстреливали наших парашютистов. Помните, что они не подписали Женевскую конвенцию. Они не заботились о рыцарстве и человеческой жизни.

Бои, которые продолжались весь 1941 год, к концу года практически закончились. В августе я получил Рыцарский крест прямо на фронте. Мы летали до октября, но почти не имели боев. Мы базировались на юго-востоке России и летали в основном на разведку. Но именно во время такого вылета я попал в мой первый настоящий бой после встреч с Королевскими ВВС.

Мы летели вместе с Гюнтером Раллем, Альфредом Гриславски, Вальтером Крупински, Германом Графом и еще кое-кем. Мы участвовали в большом бою, Крупински был сбит и получил довольно тяжелую рану. Я видел, как он падал. Затем я был подбит, Гриславки претендовал на сбитый И-16, как и я. Затем он передал по радио, что он тоже подбит и направляется назад вместе с Пунски. Именно так мы часто называли Крупински. Ралль сбил два самолета, Граф два или три – я не помню. Мы не были приписаны к этой группе, но совершили несколько вылетов вместе с ними. У них либо не хватало самолетов, либо еще что-то. Мы потеряли два самолета, но никто не погиб, при этом были одержаны 7 побед. Я получил осколок в шею, но рана была легкой.

Мы повернули назад и последовали за Крупински и Гриславски. Мы видели, как они благополучно сели на вынужденную, а потом нас снова атаковали. Теперь это была пятерка Яков, они набросились на нас сверху от трех часов. Я предупредил парней и мы повернули влево-вверх, чтобы встретить противника. Ралль и Граф продолжили набор высоты. Я видел их. Мы завязали бой, стреляли, но попаданий я не видел, зато ощутил несколько попаданий в мой истребитель. Мы тогда летали на Ме-109F. Я надавил на левую педаль и дернул ручку влево, чтобы сделать переворот и погнаться за русскими. Их теперь было трое, они проскочили мимо и рванули вверх.

Тем самым русские совершили роковую ошибку. Они попытались уйти наверх и налетели прямо на Ралля и Графа, ожидавших там. Как и англичане год назад, русские попались в ту же ловушку. В считаные минуты все пять были сбиты, и я одержал очередную победу. Ралль сообщил, что у него в моторе падает давление, и мы увидели струю гликоля, бьющую из радиатора. Буквально через пять минут его мотор заклинило, и самолет превратился в тяжелый планер. Мой истребитель получил несколько дырок, но проблем не возникло, у Графа все было в порядке. Гриславски сообщил по радио, что приземлился, Пунски сообщил, что он ранен, но в полной безопасности.

Зима наступила быстро и страшно. Ох, это было ужасно. Очень часто мы не могли летать. Валил густой снег, низкие тучи ограничивали видимость. Холод замораживал моторы и вообще все движущиеся детали. Иногда мы не могли летать потому, что снег лежал таким толстым слоем, чтобы его невозможно было расчистить. В плохую погоду можно было летать только по приборам. На земле не было никаких ориентиров, если только вы не находились рядом с рекой. Однако нам требовалось прикрывать слишком большую территорию. Это и холод стали самыми серьезными помехами. Это было самое скверное время. Зима 1941/42 года была самой суровой, какую я помню. Мы вынужденно сидели на земле, а противник атаковал наши аэродромы.