Атаман

Каждое правительство имело собственное народное собрание, а всякое собрание — это громкий ор в сотню глоток, это амбиции и ужасное самомнение каждого из депутатов, пустота мыслей и пьяный перегар поутру... В общем, порядок на этих территориях можно навести, только послав туда казаков с плетками. В противном случае все эти правительства, эти безмозглые говоруны из народных собраний окончательно доломают Россию.

В конце октября Семенова к прямому проводу вызвал генерал Вержбицкий.

— Григорий Михайлович, вам надо обязательно приехать в Читу.

— Что произошло? '

— Надо принять участие в создании единого буржуазно-демократического правительства на Дальнем Востоке, совершенно независимого от Советской России.

— Иначе говоря, это будут переговоры по созданию Дальневосточной республики[70]. Так?

— Совершенно верно, Григорий Михайлович.

Ехать в Читу Семенову не хотелось, но ехать надо было: если он не примет участия в переговорах, то лишится шансов стать первым лицом в Дальневосточной республике... Хотя власти у него — Верховного правителя России — и без того вроде бы достаточно, но власть эта, к сожалению, бумажная. Дальневосточная же республика — это не журавль в небе, а синица в руке. И Семенов решился.

— Ладно, — сказал он, — приеду.

Он прибыл в Читу на бронепоезде, с большим количеством охраны. На предложение поселиться в гостинице, в роскошном «люксе», ответил отказом, лишь усмехнулся ехидно да пропихнул сквозь сжим крепких серых губ:

— Я в бронепоезде сплю лучше.

Ночью Семенов был разбужен начальником Читинского гарнизона, который сообщил, что красные перерезали железную дорогу в районе станции Карымская, разрушили мост через реку Ингоду и демонтировали часть путей.

Час от часу не легче: атамана Семенова отрезали от собственного штаба, от станции Даурия, от своих.

— Бросьте на Карымскую Маньчжурскую дивизию, — приказал он, — маньчжуры отобьют станцию в два счета.

Атаман был уверен в своих маньчжурах.

Хотя Семенов уже привык к «броневику», обжил небольшое, специально приготовленное для него купе с узким, затянутым железными шторками окном и мягким диваном, на котором он действительно спал лучше, чем в гостиничных хоромах, — но теперь бронепоезд для него становился обузой. У Семенова неожиданно начали мелко трястись руки да виски обжигало чем-то горячим — накатывала душная волна, брала голову в обжим и откатывала назад. Через час пришло сообщение, от которого атаману сделалось еще хуже: оказалось, что с ведома здешнего штаба, — а значит, самого Вержбицкого — делегаты Народного собрания Забайкальской области ведут переговоры с красными о капитуляции армии и одновременно — об аресте Семенова. Это было предательством. Обстановка накалялась. Оставаться в Чите было опасно. Надо было срочно бежать. Если он не сделает это сейчас, через двадцать минут будет поздно.

Помогли контрразведчики — на своем автомобиле доставили атамана в расположение авиационной эскадрильи, здесь он мог чувствовать себя в безопасности — относительной, конечно. В бронепоезде он демонстративно оставил на видном месте свой роскошный баул. Это была некая примета того, что хозяин скоро вернется, вот-вот будет.

Едва сделалось светло и над Читой поднялось крохотное, белого лунного цвета холодное солнце, Семенов забрался в аэроплан.

Механик протянул атаману шлем.

— Чего? — не понял атаман и надвинул поглубже на уши папаху.

Жестами механик объяснил ему, что шлем надо надеть на голову и под подбородком застегнуть ремешок, а шикарную генеральскую папаху, из меха барсука, сунуть себе под задницу. Атаман крякнул огорченно, но подчинился, а папаху бережно устроил на коленях. Следом механик подал ему очки-консервы с большими плоскими стеклами, также велел натянуть. Атаман нехотя подчинился.

Через несколько минут появился пилот — полковник Кочурин, — вежливо поздоровался с атаманом и скомандовал механику стать к винту.

Мотор чихнул, скрежетнул чем-то внутри, снова чихнул; из бортового патрубка выхлестнул дым, затем — длинная струя огня, будто из пулеметного дула, и тщедушное тело старого самолета затряслось, задергалось болезненно. Семенову понравилось, что мотор так быстро завелся, обычно самолетные двигатели капризничают. Механик проворно забрался в самолет, Кочурин дал газ, и мелкие, еще не зимние — осенние сугробы, прикрывающие взлетную полосу с обеих сторон, понеслись назад. Вскоре самолет подпрыгнул и повис в воздухе.

Через несколько минут Семенов глянул вниз, увидел там небольшие домики, крыши, поленницы дров, колодцы, темные натоптанные дорожки в сером снегу и закрыл глаза. Ему захотелось спать.

Жаль было только бронепоезд, брошенный в Чите, он Семенову здорово бы пригодился. Но что поделаешь, борьба есть борьба, она обязательно предполагает потери.

Потерь у Семенова было больше, чем приобретений...

КНИГА ВТОРАЯ. ПЕРЕВОРОТ ВО ВЛАДИВОСТОКЕ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ