Атаман А.И. Дутов

В ответ на арест большевистских лидеров 9 ноября началась забастовка рабочих Главных железнодорожных мастерских и депо, железнодорожное движение остановилось. Небезынтересно, что была подготовлена телеграмма протеста: «В свободной России не может быть мест арестов (так в документе. — А.Г.) политических деятелей тех или иных партий, если нет на то законных и веских данных [к] аресту»

[463]. Авторы этого документа, судя по всему, пребывали в каком-то вымышленном ими самими мире. Рационализмом и покорностью судьбе отличалась резолюция общего собрания служащих управления службы тяги: «Судьба Родины будет решаться не в Оренбурге, а Оренбург разделит участь общую всей стране, и, что вследствие этого, долг каждого гражданина принять все зависящие от него меры к избежанию напрасного кровопролития, к каковому влечёт в настоящее время забастовка, возбуждающая ненависть всего населения к железнодорожникам»[464]. Было также постановлено ничего не платить бастующим. Известный большевик П.А. Кобозев был также против забастовки, которая, по его мнению, «одинаково тяжело бьёт обе стороны и трудно решить, которую больнее»

[465].

Вечером 9 ноября к атаману явилась делегация пекарей с категорическим требованием освободить большевиков под угрозой забастовки[466]. 12 ноября в Оренбург тайно для выяснения обстановки прибыл уже упоминавшийся чрезвычайный комиссар Оренбургской губернии и Тургайской области П.А. Кобозев, который должен был возглавить борьбу с Дутовым. Оренбургскими большевиками был составлен ультиматум Дутову, бумагу предполагалось предъявить атаману после получения от Кобозева телеграммы с указанием на то, что он собрал войска для наступления на Оренбург. Кобозев уехал в Бузулук, а в его отсутствие оренбургские большевики, возможно из-за амбиций Цвилинга, решили ускорить ход событий.

14 ноября был переизбран Исполнительный комитет Оренбургского Совета рабочих и солдатских депутатов. Между прочим, в этот же день оренбургский гарнизон своей резолюцией одобрил действия Дутова[467]. В ночь на 15 ноября по инициативе Цвилинга в здании Караван-сарая было проведено заседание Совета, на котором присутствовало 125 человек. Около 2 часов ночи было принято решение о создании Военно-революционного комитета в составе С.М. Цвилинга, А.М. Бурчак-Абрамовича, Гаврилова, А.Я. Закурдаева, Попова и П.М. Челышева. Первым делом был издан приказ о переходе к ВРК всей полноты власти в Оренбурге.

Противники большевиков отреагировали незамедлительно — вопрос стоял остро: или большевики арестуют членов Комитета, или последние большевиков. По настоянию Дутова Комитет принял решение арестовать заговорщиков. Караван-сарай был оцеплен двумя сотнями казаков, ротой юнкеров школы прапорщиков при пулемёте и милицией, после чего все собравшиеся были задержаны. 25 человек (по некоторым данным — 32[468]) — членов Оренбургского Совета рабочих и солдатских депутатов от партии большевиков было арестовано, часть выслана в станицы с предписанием «содержать препровождаемых впредь до суда под строгим надзором, не допуская ни побега их, ни каких-либо к ним посетителей. Содержать в тёплом помещении, кормить так, как едят и сами казаки — не богато, но и не голодно, не допускать над ними никаких недостойных казаков насилий. Писать письма им можно разрешить, но все письма направлять через Войскового Атамана»[469]. Военно-революционный комитет, а вместе с ним и угроза захвата власти большевиками в городе были ликвидированы.

Позднее высланные были возвращены в тюрьму, где содержались в щадящем режиме (два раза в неделю были разрешены свидания, причём даже с целыми делегациями, разрешено самостоятельно готовить пищу (продукты поставлял штаб Красной гвардии)[470]

, у Цвилинга в тюрьме был при себе револьвер Кольта[471]), что являлось, на мой взгляд, глубоко ошибочным решением. Уже в ночь на 13 декабря 1917 г. арестованным при содействии нелегального отряда Красной гвардии удалось бежать из тюрьмы[472]. Всего в те дни по городу было расставлено 77 постовых караулов, из которых лишь 2 казачьих, а остальные пехотные[473].