Атаман из будущего. Огнем и мечом

– Ты чего, жидовская рожа, про благородных людей смеешь говорить? Да я тебя…

– Если ты такой благородный, почему не в поле на коне, а здесь, на стене, пьяный сидишь?

– Убью!

– Пупок развяжется! – Мещанин еврейской наружности был так смел оттого, что вокруг шляхтичей больше не было, а вступившийся за честь благородного сословия сморчок явно ни на что, кроме угроз, способен не был. Непрестанные вражеские вторжения очень сильно ударили по благополучию мещан и купцов, вынужденных пережидать опасность в укрепленных местах. Убытки у многих были настолько существенны, что вызывали ропот против доминировавших в государстве шляхтичей, продемонстрировавших свою неспособность защитить страну от врага.

Нет, конечно, не стали вдруг все шляхтичи трусами, многие из них рвались в бой, готовы были выехать из ворот и попытать счастья во встрече с врагом. Однако король и канцлер Оссолинский не без основания посчитали, что враги умышленно медленно проезжают перед стенами. Учитывая, что они были несравненно более многочисленными, власти также переоценили силы вторжения, посчитав, что врагов не менее ста тысяч, битву с казаками решили отложить до формирования большой польской армии.

Постановили ее собирать большую, как никогда. Сейм после унижения, полученного его депутатами от сидения за стенами при горящих пригородах, единогласно утвердил созыв на будущую весну общегосударственного Посполитого Рушения, предписал королю собрать вдвое большее, чем сгинувшее у Днепра кварцяное войско. Ему даже, удивительное дело, в этом году разрешили потратить на войско (исключительно в этом году!) половину своих доходов и сделать заем, если этого недостаточно. Хотя было ясно сразу, что не хватит. После прохода вражеского войска мимо столицы несколько сот шляхтичей, сбившись в отряды, вышли на промысел – охоту на врагов и доставили много неприятностей войску Хмельницкого.

Вскоре Богдан был вынужден, вопреки собственным планам, разрешить казакам также поохотиться за трофеями. При виде добычи калмыков и черкесов у слишком многих и в казацкой коннице разыгралась зависть:

– Почему им можно, а нам нельзя?

– Казак живет добычей! На что мы зимой будем существовать?!

Брожение, начавшееся вскоре после перехода на польские земли, нарастало непрерывно, мудрый человек им долго пренебрегать не мог. Хотя большинство громко жаловавшихся на свою сиротскую судьбинушку успели уже в этом году награбить больше, чем за всю свою предыдущую жизнь, игнорировать их требования ВЫБОРНЫЙ командир был не в состоянии, иначе быстро перестал бы быть им. Казацкие отряды также стали отделяться от войсковых колонн, и потери в войске немедленно резко увеличились.

В немалой степени величина потерь объяснялась резким ростом численности казацкой конницы. За год она увеличилась как бы не в десять раз. Конечно, все севшие в седло и раньше умели ездить верхом, но как всадники людям, научившимся ездить на коне раньше, чем ходить, они уступали во всем. Хмельницкому оставалось молча сожалеть, что прекрасные черкесские и польские кони достались большей частью бывшим селянам, воинское искусство только начавшим осваивать, а вступившие в казацкое войско ногаи, прирожденные наездники, остались со своими малорослыми лошадками и без доспехов.

«Вот из кого надо гетманскую конницу строить. Они ногами ходить хуже умеют, чем на лошади сидеть, дать им коней покрупнее и посильнее, доспехи какие-никакие, командиров из шляхты или московских дворян, тогда они всех сокрушат. И верными мне лично будут. Надо будет поговорить с Аркадием, он грозился завалить казаков чугуном и железом, кроме пушек и ружей, неплохо бы и доспехов своих наделать. Где б еще столько добрых коней найти… дорогое удовольствие – боевой конь».

Раз уж вся конница рассыпалась для грабежа, взяли неожиданными ночными налетами несколько богатых замков и небольших местечек. Осознав, что дальнейшее продвижение на север опасно, Богдан Зиновий решил ограничиться ограблением центра Великопольши. Врагов здесь уже сотни лет не видели, было чего взять.