Атаманщина

Наиболее ценны мемуары Волкова в той части, где он описывает происходящее в Урге. Здесь он дает, может быть, самые яркие картины зверств унгерновцев и разоблачает миф о рыцарстве барона. Также заслуживают внимания рассуждения Волкова о том, что полководческие способности барона были сильно преувеличены, что подкрепляется анализом проведенных бароном операций. Здесь Волкову, кстати сказать, значительно помог полковник Торновский, сообщивший данные о северном походе.

Вопрос о возможности ввода советских войск в Монголию для борьбы с оказавшимися там белыми отрядами возникал еще задолго до взятия Унгерном Урги. Еще в октябре 1920 года Ленин встретился с монгольскими революционерами и предложил им организоваться «под красным знаменем». Подразумевалось, что организованное таким образом «революционное» монгольское правительство сможет «пригласить» в страну Красную Армии. Взятие Урги Унгерном обеспокоило большевиков и побудило их форсировать усилия по формированию альтернативного монгольского правительства. Уже 1–3 марта 1921 г. в г. Маймачене (переименованном в Алтан-Булак) прошел учредительный съезд Монгольской народной партии и было создано Временное народно-революционное правительство, открыто провозгласившее союз с Советской Россией. Премьер-министром и министром иностранных дел стал Бодо, представитель монгольской интеллигенции (правда, уже на следующий год расстрелянный как враг народа), бывший преподаватиель в школе переводчиков при русском консульстве. Фактическим лидером партии стал командующий Монгольской народной армией Сухэ-Батор (правильнее Сухбаатар) – один из немногочисленных монгольских офицеров, организатор первого марксистского кружка в Урге.

Однако ввод Красной Армии в Монголию последовал не тогда же, а только во второй половине июня, после неудачной попытки вторжения Унгерна в Забайкалье. Дело в том, что Москва заигрывала с китайским правительством, рассчитывая вовлечь его в антиимпериалистическую борьбу. Поэтому ввод советских войск в Монголию желательно было осуществить, с внешней стороны, как некий вынужденный акт в ответ на действия белогвардейцев, чтобы не обидеть центральное китайское правительство, с которым Советы в то время стремились дружить.

В обращении Реввоенсовета 5-й советской армии с вступлением советских войск в Монголию торжественно заявлялось: «…Военные действия на монгольской границе начали не мы, а белогвардейский генерал и бандит барон Унгерн, который в начале июня месяца бросил свои банды на территорию Советской России и дружественной нам Дальневосточной Республики… Красные войска, уничтожая барона Унгерна, вступают в пределы Монголии не врагами монгольского народа, а его друзьями и освободителями… Освобождая Монголию от баронского ига, мы не должны и не будем навязывать ей порядки и государственное устройство, угодные нам. Великое народное собрание всего монгольского народа само установит формы государственного устройства будущей свободной Монголии…» На практике у власти поставили Сухэ-Батора и других вождей Монгольской народно-революционной партии, у которой оказалось немало сторонников и в ближайшем окружении Богдо-гэгэна, например, военный министр Хатан-батор Макчаржав.

Но до этой перемены декораций в Урге оставалось еще пять месяцев. Пока же монгольская столица встречала воинов Азиатской дивизии как своих освободителей. После взятия Урги, по свидетельству Н.Н. Князева, «Унгерн быстро подавил анархию, прекратил грабежи и насилия монголов над мирными китайцами. В первые два дня он неутомимо объезжал город и с присущей ему суровостью развешивал грабителей, захваченных с поличным. Повешены были десятки монголов, которые в сладком упоении грабили и уничтожали богатейший ургинский базар. Той же участи подверглись двое европейцев…

Барон возложил на комендатуру обязанность срочно привести в известность и взять на учет все бесхозное имущество. По беглому подсчету, такого имущества в районе Урги набралось на шесть-семь миллионов серебряных долларов. Самый же город, разделенный на два комендантства – Ургинское и Маймаченское, руками пленных был приведен в 3–4 дня в такой порядок и опрятный вид, какого он еще никогда не знал за все семисотлетнее свое существование.

Первым шагом хозяйственного характера было восстановление подорванной китайцами радиостанции. Но и здесь, верный чувству оригинальности, а может быть, осторожности, он приказал убрать со станции аппаратуру, служащую для отправления радиодепеш. Урга слушала… и молчала».

Дело тут было, однако, не в осторожности или оригинальности. Просто у Семенова после потери Читы радиостанции не было, и Унгерну просто не с кем было связываться по радио. Не посылать же депеши большевикам!